Патриция Гёрг - Шпагат счастья [сборник]

— Мы уже давно сорим на паркет, — неожиданно говорит Трампер. — Давайте выйдем в море, — кричит он, заглушая кукушку, — наконец-то выйдем в море из узкогрудой гавани дней!

— Успокойтесь, — говорит Ноннеман.

— Если что и нужно, — кричит Трампер, — так это мужество!

— Если что и нужно, — возражает Ноннеман, — так это моя океанская яхта «Дельта-30»: три отдельные каюты, две душевые, большая кают-компания, парус «Форли», цельная парусина, тиковая палуба, дизель «Леман» 90 л.с., радар, автопилот, два эхолота, надувной спасательный плотик, электрическое отопление.

Хилл и Трампер притихли. Даже без криков кукушки они знали, что час пробил. Их разглагольствования должны на сей раз завершиться коллективным плаванием.

— Однако «Дельта-30» должна быть переоборудована, чтобы сгодиться для наших поисков, — заключает Ноннеман. — Необходимо найти еще место для библиотеки.

И, не закончив завтрак, они разворачивают среди отодвинутых в стороны тарелок и нарезанных колбас три морские карты и начинают водить пальцами по линиям глубин, местам, где найдены остатки кораблекрушений, и прочим опасным местам.

Они видят уже исследованную территорию. Все находится там, где положено. Мир подобен хорошо наполненной сетке для покупок. Однако они предчувствуют, что между ячейками сетки на самом дне находится еще не открытое, некая вытесненная со своего места реальность, которую они проецируют на воду. Они старательно склоняются над морскими картами. При этом Хилл расплескивает на одну из них капельку кофе, и она расплывается зловещим пятном. Аспирант Хилл в шутку как бы окаменевает с нарочито воздетыми кверху руками. Остальные двое толкают его в бока.

— Я предлагаю, — говорит он и указывает на пятно кофе, — пересечь Среднеатлантический хребет. Мы исследуем тезис Платона об Атлантиде именно там, где она погребена, — в центре океана. Будем искать пропавший континент там. Если что и требуется, — говорит он, — так это наше отплытие.

Трампер и Ноннеман переглядываются.

— Многое уже на дне, но, возможно, не все, — говорит Ноннеман.

— Мы обязательно обнаружим следы, — говорит Дитрих Трампер и усмехается.

Спустя 10 984 года после того, как Небо преподнесло Земле космический урок, Дитрих Трампер, Александер Хилл и Эвальд Ноннеман исчезают, направляясь к своим догадкам и кое-что оставив рядом с немытой посудой. Об их дальнейшей судьбе много судачат. Называется она — Атлантида. Именно этот фрагмент из позднего Платона, этот отрывочный, спорный вахтенный журнал гибели! Философское Сообщество полагает, что без вести пропавшие потерпели кораблекрушение. Так обстоят дела с проектами, лишенными малейшего здравого человеческого смысла. С момента их отплытия об этих троих никто больше ничего не слышал.

Никто не подозревает, что я, сидя вечерами за своим рабочим столом и наблюдая, как солнце опускается сначала в раскрытые руки телевизионных антенн, а потом за крыши домов, иногда улавливаю радиограммы «Дельты-30». Через шумы и хрипы до меня доносятся обрывки разговоров. Трампер, Хилл и Ноннеман, судя по всему, пребывают далеко отсюда. И хотя эфир искажает голоса, я все же могу различить, кто из них говорит, и веду записи, чтобы предъявить их в один прекрасный день Сообществу, которое считает погибшим любого, кто столь наивен. Оно просто замалчивает их. Однако же трое философов в обществе отважно хлопающего на ветру паруса «Форли» прыскают со смеху.

— Расслабьтесь, — кричит Ноннеман, — дальше пойдем на автопилоте! Ветер и волны, солнце всходит и заходит, в настоящее время здесь нет ничего, что нужно наблюдать или доказывать. Коллега Хилл, развлеките нас, пожалуйста, вашими историями!

— Из детства человечества или из моего собственного? — спрашивает Хилл.

— Все равно, — разрешают Трампер и Ноннеман.

— Итак, я составляю пустые жестянки из-под моющего средства «ОМО», — начинает Хилл, — воображаю, что это корабль, и пускаюсь в мое первое торговое плавание. Весеннее солнце освещает отплытие. Полосатые обои моей детской комнаты с прикрепленной на них картинкой из календаря, изображающей поднятый разводной мост, прощаются со мной. Я не забыл их и по сей день. Мой корабль, как уже было сказано, состоит из перевернутых жестянок, на верху одной из них написано «ОМО». Дует толстощекий ветер. Он раздувает носовой платок, который выглядит как топсель, и вот я уже в передней, маневрирую в ее маленьком фарватере и слышу доносящийся из кухни стук посуды. Перед носом моего корабля сверкают серебристые рыбки. Сбоку по борту приближается гардероб, на котором болтаются вздернутые пираты; потом подставка для зонтиков, в которой скопившиеся зонты острыми носами роют сокровища. Большие лодки — отцовские и материнские туфли — стоят на якоре, ржаво-коричневые, серьезные. Впереди по правому борту сели на мель напольные часы. Они посылают крики кукушки, как призывы о помощи, а их тяжелые еловые шишки на лот-линиях опускаются в фарватер. Мне удается незаметно пересечь кухню. На всех парусах я проплываю мимо гремящей посуды, потом начинаю тихонько напевать от радости, что первые мили позади и передо мной открытое море. «ОМО», покачиваясь, переплывает через порог, и вот мы уже в гостиной.

— Очень хорошо! — говорят Трампер и Ноннеман. Их последующие комментарии тонут в далеких шумах.

Сидя за письменным столом, я вижу, как солнце опускается в расставленные руки телевизионных антенн. Вверх поднимаются запахи подгоревшего мяса и вареного картофеля. Всепроникающее удовольствие посылает дымовые сигналы. А Трампер, Хилл и Ноннеман, — что они делают там, на рейде, на пустой водной поверхности? Голос Трампера еще раз вышелушивается из шума.

— Чтобы приблизиться к нашей цели, — говорит он, — какие книги вы взяли с собой в судовую библиотеку?

— Все те, в которых философия отдыхает, — отвечает Ноннеман. Они прыскают со смеху.

— Insula Atlantis! — меж тем продолжает Хилл. — Разрушенный и покрытый забвением остров! Но круги! Все, что падает в воду, образует круги; волнообразные воспоминания, которые бьются о берег и щекочут спящий материк.

— Успокойтесь, Хилл! — говорит Ноннеман. — Вы что, уже видите, как остров вашей мечты всплывает и, отбрасывая тень, качается в океане? Вы видите его зыбкие очертания, реки, берущие там начало, гору, стоящую в его середине, каменные остатки громадных дворцов и общественных сооружений? Вы что, считаете Азорские острова оставшимся кончиком носа пропавшего континента? Я же вижу, что мы на мели и ничего не видим.

— А я, — говорит Хилл, тяжело дыша от обиды, — до сих пор вижу направленные на меня издалека бинокли.

— Успокойтесь, — смягчает обстановку Трампер. — Самое главное, что мы не подвержены морской болезни. Посмотрите лучше на этих веселых дельфинов, как они выпрыгивают из глубины, чтобы перекувырнуться перед нами. Посмотрите лучше…