Патриция Гёрг - Шпагат счастья [сборник]

Кают-компания завалена раскрытыми покерными картами. Партии не закончены.

Монеты скатились и лежат кучей на самой нижней точке пола. Автомат с кока-колой и музыкальный автомат стоят друг напротив друга, прижавшись кнопками, будто люди, утешающие друг друга. Музыкальный автомат работает. Он изучает магазин и отбрасывает одну пластинку за другой, пытаясь найти нужную музыку. То, от чего он отказывается, — это песни о платинового цвета холмах и скачущих верхом мужчинах, накрашенных красным сердцах и самостоятельно построенной жизни из дерева. В конце концов он выбирает Дорис Дей. Его поворачивающийся звукосниматель надавливает снизу вращающиеся бороздки. Kai serrah? [6] Что будет? (искаж. фр.) — приглушенно звучит затерянный голос. Он распространяется по кают-компании, не получая ответа. Автомат с кока-колой измученно прислушивается, но не выдает на-гора ни одной из своих бутылок. Наполовину возвышаясь над краем стола, на блюде для торта лежит нарезанный полярный пирог, на глазури которого видны остатки флага. В нем утонули свечи. Звуковые волны пересекают его и спешат прочь. Песня об определенной неопределенности звучит легко и гладко. Музыкальный автомат мерцает изнутри, освещает кнопки и черный диск, который вращается вокруг все той же оси. «Whatever will be, will be» [7] Что будет, то будет (англ.). , — поет Дорис Дей. Ее голос долетает до капитанской каюты. («Говорит командир. Это будет необычайно интересное плавание».) Койка и шкаф остались на своих местах. Они крепко привинчены к полу. Форменный бушлат, размахивая рукавами, медленно и бесцельно парит в прибранной каюте между койкой и шкафом. На стене висит фотография супруги президента, запечатленной в тот момент, когда она освящала «Наутилус». Фотография поймала ее слегка кривую улыбку. Она напряженно пьет шампанское, стоя напротив гигантского носа корабля в тот момент, когда он уже начинает отплывать, ничем больше не удерживаемый.

«Наутилус» прошел под водой больше 20 000 миль. Девиз «Подвижный в подвижной среде» написан и на двери библиотеки. Этот салон охраняет знания, упавшие с полок и громоздящиеся приключенческими штабелями, которые при малейшем смешении центра тяжести обрушиваются и погребают под собой все. Измотанные кресла для читателей потрясенно прислоняются к стене. В одном из задних углов виднеется бортовой иллюминатор размером выше человеческого роста. Бархатный занавес, скрывающий его, отодвинут в сторону, и спектакль, который некому смотреть, показывает одну за другой похожие на гравюры сцены, как злые воспоминания, давящие на оконные стекла. Вооруженные водолазы со свинцовыми котурнами на ногах продираются через лес фукусовых водорослей и медуз. Руины затопленного континента крошатся во тьме. Огромный спрут пристально разглядывает «Наутилус», ощупывает его пляшущими руками метровой длины и прикрепляет свои присоски к слабо связанной гирлянде входных люков. Потом иллюминатор затуманивает выброс черных чернил.

Секунды проходят. Они находятся во взвешенном состоянии. Они совершают небольшой рейс, топчутся на одном месте, двигаясь медленно, насколько возможно, тщательно уравновешивают вес и водоизмещение посредством незаметных маневров рулей глубины. Они окружены новой эпохой, наполняющей их слепой уверенностью. Когда не будет другого выхода, будут задействованы торпеды. Они ждут в носу корабля перед трубами торпедных аппаратов, готовые к действию. Они хотят выбраться из тесноты, в которую заключены, на свободу, но вынуждены угрожающе бездельничать, а в это время на них поселяются водоросли-заложники и покрывают их зеленоватым мерцанием. Водоросли начинают селиться и на защитном кожухе реактора. Эти изменения регистрируются в центре управления. («Никто не произносил ни слова и не двигался».) «Наутилус» направлен в опасную даль, но мужество не оставляет его. Этим он обязан своему духовному отцу, адмиралу Риковеру, который, пылая холодным азартом, поднялся по лестнице, ведущей к реактору. Ступенька за ступенькой, преодолевал он путь наверх, пока не посмотрел в широкоугольный объектив истории: многозначительно вытянутая яйцевидная голова на крошечных, широко расставленных ногах. Вокруг него стальная спираль, баллон со сжатым газом, который он осматривает.

Адмирал бесстрастно придает прогрессу свои черты. Он стоит на лестнице, которую объектив так вытягивает в высоту, что никто уже не в состоянии увидеть оба ее конца. В нем прочно укоренилась идея неуязвимости. Она владеет им. Он видит, как моллюск наутилус скользит через океан, этакое хищное головоногое, чье мягкое тело заключено во многокамерную спиралевидную раковину. Он видит перед собой эту раковину, превращенную в бокал из перламутра. Он наполнен шампанским и осушен за его здоровье. Он знает, что́ нужно скомбинировать: выносливость ныряющего кита, защитный панцирь моллюска и обороноспособность военно-морского флота. Широко открытая диафрагма фотоаппарата бесстрастно фиксирует его ничего не выражающее лицо в центре реактора.

83°20′ Ледяное безмолвие. На пироге, глазурь которого украшена флагом, потрескивая, гаснет свеча. Машины приглушены. Kai serrah? Whatever will be, will be… На Полюсе Недоступности молятся за отечество. В распахнувшемся зрачке экрана ультразвукового локатора отражается объект длиной 107 метров. Он хорошо сохранился. Океан препарировал гибридную мечту. («Все ясно. Теперь нужно идти вперед, всегда только вперед».)

«Наутилус» слегка качнулся, как будто его толкнули. Оцепенение постепенно проходит. Машины и компасы пробуждаются. Сооружение начинает двигаться. После 1830 морских миль подо льдом ждет пентаграмма из металла, которую следует носить на ленте, как руку в повязке после выигранной битвы. Теперь необходимо только найти полынью, чтобы всплыть и послать триумфальную радиограмму. («Мир твердой веры — веры в приборы, в физические законы и в Бога».)

Эхолот работает вдоль нижней стороны массивных блоков, сигнализирует о расстоянии между ними и задумчиво рисует картину странствующих теней. Он исследует и дно. Оно удаляется все дальше, круто понижаясь в неизведанное. («Рассеченный рельеф дна, причудливый, как лунный кратер».) «Наутилус», подвижный в подвижной среде, скользит через океан.

Своему духовному отцу он передаст в качестве подарка кусок льда, который тотчас растает, когда тот протянет к нему руку.

Вот они — стоят втроем на палубе шхуны, качающейся в ясных, по вечерам окрашенных в табачный цвет водах Шпицбергена, и курят трубки. Перед ними пустынные просторы. Это инженер Август Соломон Андре, физик Нильс Стриндберг и Кнут Френкель, по призванию солдат. Трое мертвых, чьи копии улыбаются в камеру. Шхуна покоится в вечернем штиле, слегка накренившись на левый борт, потому что те трое, стоя там рядом друг с другом, прислонились к поручням. Их судьба, как убитый медведь, уже обозначается за их плечами — невидимая, но тяжелая. Андре опустил глаза и повернул голову к своим спутникам. Действительно ли он улыбается? Мне не удается уловить его взгляд. Нильс Стриндберг и Кнут Френкель придвинулись друг к другу. Они стоят полуобнявшись, уверенно кивают головой в сторону Андре, потом смотрят прямо, навстречу тому, что их ожидает. Покрытые снегом горы оформляют картину прибытия. Защитой от холода им служат шерстяные шарфы и шапки, множество одетых один на другой пуловеров и теплые куртки. Outdoor — фантазеры anno 1897, у которых нет ничего, кроме мужества. Андре обращается к двум остальным, он говорит, что хотя их и считают сумасшедшими, весь мир вскоре последует их примеру. Стриндберг и Френкель кивают. Андре отворачивается и с большим интересом смотрит на нос шхуны. Я перематываю пленку назад и заставляю его еще раз повернуть голову. Только тогда, когда он проделывает это в замедленном темпе, когда можно рассмотреть движение его головы кадр за кадром, я вижу в затемненном, недодержанном при проявлении пленки отпечатке его лица то мгновение, в котором отразилось предчувствие. Андре мерзнет. Его пронизывает холод, бесцеремонно господствующий в пустынных просторах. Между складками его лба блестят кристаллики льда. Я опять прокручиваю пленку назад. Он встает, вынимает кисет с табаком и раскуривает трубку. А за его спиной над сверкающим горизонтом Шпицбергена висит солнце.