Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

И никакой электроники. Только крючочки и шестеренки, колеблющиеся колесики и остроносые грузики на ниточках, мелкая стальная дробь, высыпавшаяся из треснувшего подшипника, левая резьба, чтобы сама не развинчивалась, слегка болтающаяся на оси металлическая катушка и связанная тонким шнурком пружинка – вот втиснули ее на место, пережгли спичкой шнурок, и то, что должно было защелкнуться, защелкнулось…

Совершенно изумительная фраза из инструкции: входит на место со щелчком.

Под лестницей у меня стоит ножной Singer, он на ходу, только иголок не могу найти… Собственно, они мне и не нужны, шить разучился.

На гвоздике, вбитом в торец одной из стеллажных полок, висят часы, именно «Павелъ Буре». Едва ли не первая наручная модель. Ремешок пришлось вдеть дамский – мужской не влезал. Изумительной элегантности циферблат, черные греческие цифры на белом, и только 12 нарисована красным… Спешат минут на пять за сутки, ну спешат – не отстают…

А вот подарок от друга на день рождения лет десять назад – складной патефон. Тяжелая, будто свинцовая, круглая коробочка, на крышке глубокая гравировка: Pocket Phonograph. MIKIPHONE. System patented in all countries. Открыть коробочку не удается, да и зачем? Пластинок-то все равно нет… И еще одна круглая коробочка, поменьше: «Тульский патронный завод. 1920 год». И редкие ветви выгравированы вокруг… Коробочка латунная, под какой патрон – непонятно, никакой калибр не подойдет, мала.

А вот исключение из правил – электроника, хотя какая уж это электроника: всеволновой супергетеродин выпуска еще довоенного Рижского радиозавода. Во времена моей молодости про такие приемники говорили «на дровах». А не на дровах были гигантские и мощные «Мир» и «Фестиваль»… Минут пять после включения в сеть он работает, звук глубокий, это не стерео, нет, это еще не стерео и, уж конечно, не нынешние 20 герц – 20 килогерц… Это звук! Но через пять минут лампы садятся, и прибалт умолкает…

А в ящике стола, как настоящий, лежит наган, именно так, с маленькой буквы – он заслужил. Только эта игрушка из прессованного металлического порошка стреляет непонятно чем. В сущности, это пугач. Тоже друзья подарили. Купили в оружейном магазине… Впрочем, все детали на месте, разобрать – собрать…

«И время ни на миг не остановишь!»

У нескольких человек в «Московских новостях» незадолго до буйного октября девяносто третьего года появились мобильные телефоны. Получили мы их как оплату тогда еще только зарождавшейся рекламы – штук пять – «для руководства». Перестроечные обычаи отличались от просто советских не более, чем сама перестройка социализма от любой великой стройки коммунизма…

(а демократия от демократизации – как канал от канализации, шутка того времени)

Получил светло-серый двухкилограммовый аппарат Motorola, похожий на милицейскую «уоки-токи», и я.

Тут пришла осень и грянула очередная пролетарская революция. Вооруженных дубинками – да и то через одного – милиционеров толпа трудящихся смела на Октябрьской, одного мента задавили грузовиком. Генерал Макашов, похожий усами и беретом на английского полковника, пообещал искоренить мэров, пэров и прочих херов. Затем он покрошил стекла телецентра в Останкине, а сбитый летчик Руцкой призвал своих боевых товарищей бомбить беззаконный ельцинский Кремль. Опомнились и демократы – сначала ученые экономисты вывели безоружных обывателей грудью против танков, а потом вечные охранники и собутыльники начальства послали танки усмирять непокорных депутатов. Конечно, танками двигать историю удобно…

И вот второй раз за три года я сидел у себя дома на Белорусской и объяснял домашним, как и куда надо бежать, если что . Со стороны Пресни трещала бестолковая стрельба, на Тверской рычали моторы, сквозь закрытые окна несло горелой соляркой… Дело шло к полуночи, когда зазвонил телефон – обычный, домашний. Коллега, дежурившая по номеру, попросила, чтобы я пришел не в очередь – помог бы придумать шапку на первую полосу, то есть сформулировать главную мысль для первой страницы. Оно и обычно у меня неплохо получается, а тут ситуация обострилась, надо придумать что-нибудь посильнее…

Я шел привычной дорогой, которую для себя обозначал как «путь Невозвращенца» – в честь героя нашумевшей незадолго до того моей повести. Он в течение сюжета двигался от Белорусской по 1-й Тверской-Ямской к Триумфальной (Маяковской) и потом по Малой Дмитровке (Чехова) к центру… Ну, понятно? И я так ходил из дому, с Грузинского вала, до редакции на Пушкинской. Хороший маршрут.

Не дойдя до Пушкинской, я их и увидел.

Они стояли на свету.

Те и другие.

Перед подсвеченной застекленной афишей популярного театра, ставшего еще популярней после того, как режиссер публично изорвал партбилет… крепкие, надо признать, руки, партбилеты и прочие ксивы нелегко рвутся… и все же чего он раньше-то не рвал… да, так вот, перед застекленной афишей стояла небольшая, человек пятнадцать, разношерстная толпа. В свете от афиши поблескивали монтировки, проплыла и, подмигнув, пропала во тьме короткая – так называемая саперная – лопатка. Лопатки эти, вроде коротких римских мечей, были в моде по всей бывшей империи…

А на противоположном углу, перед новеньким офисом оператора сотовой связи – того самого, который снабдил меня мобильным, – стоял армейский патруль. С утра их вывели из казарм на перекрестки, мальчишек в линялых пилотках и волосатых шинелях, из которых торчали тонкие шеи. Тяжелые грузовики, доставив этих закаленных воинов, перекрыли переулки. Защитники новой России с короткими «десантными» калашами, обтертыми до белого металла, остались на перекрестках города, который они ни разу не видели за годы службы и который внушал им страх нечеловеческими размерами. По Пресне и Смоленке проходили, гремя берцами, короткие озабоченные колонны сурового спецназа. А по всему городу стояли угрюмые плохо кормленные мальчишки с пустыми солдатскими погонами и еще более угрюмые лейтенанты в необмятой полевой форме…

Тут зазвенели, выскальзывая из афишной рамы, осколки и раздался короткий и ясный крик «ломай синагогу!» Поразительно все же, как точно осведомлены некоторые наши люди о национальном составе любого учреждения, даже и театра!

И снова зазвенело стекло.

А лейтенант выдернул из кобуры «макарова» и пальнул в небо. Решительный парень, может, Господь оценил это в Чечне через год…

Звонко отдался в ночном городе пистолетный выстрел. Металлический щелчок еще отражался от стен, а группа патриотически настроенных театралов уже исчезла в переулках, ведущих вниз, к Петровке, – только топот донесся.

И настал мой черед.