Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

Между тем все это – оставим в стороне политическую и моральную стороны дела – можно было бы заменить внедрением в общественное сознание нового отношения к реальной действительности и к понятиям «сырьевой придаток», «утечка мозгов» и даже «бегство капиталов».

В нынешнем мире, который неуклонно, несмотря ни на чье упорное сопротивление, глобализуется, любую страну можно назвать «придатком». Что такое Япония? Электронный, автомобильный и вообще технологический придаток международного хозяйства. Полностью лишенная каких-либо природных ресурсов, включая территорию, страна рабски зависит от поставок сырья, а за острова, нам абсолютно не нужные, рано или поздно согласится заплатить любую цену. Что такое Европа? Финансово-технологический придаток глобальной экономики, абсолютно зависимый от чужих рынков, от пришлой рабочей силы, от наших энергоносителей и американского силового прикрытия. Швейцария, например, есть банковско-часовой и курортно-сельскохозяйственный придаток… Даже великие и ужасные Соединенные Штаты Америки можно считать придатком – военно-полицейским департаментом демократического мира. Во всяком случае, уже давным-давно в Штатах почти невозможно купить какой-нибудь ширпотреб, сделанный на их территории, а в космических аппаратах НАСА вся электроника японская. Особая статья – Китай, за стеной все еще верят в «опору на собственные силы», но и там не продержатся долго, и Поднебесная превратится в самый крупный потребительский и индустриальный придаток планетарной экономики…

Вот это и надо понять: мы – сырьевой придаток, и слава Богу за то, что Он дал нам все, необходимое сырьевому придатку. Сырьевым придатком быть лучше, чем индустриальным или, к примеру, банковским. Потому что мобильники и компьютеры, на худой конец, можно и на Среднерусской возвышенности собирать (доказано), банк под усиленной охраной в Москве или Питере открыть. А вот марганец, никель, алюминий, газ и нефть не водятся ни в Силиконовой долине, ни на Японских островах, ни в Цюрихе.

И с мозгами надо разобраться: они не утекают, а являются предметом экспорта. У нас много талантливых людей, у нас есть прекрасные традиции их обучения – так пусть едут зарабатывать куда угодно. Только поставить экспорт специалистов надо грамотно, чтобы получать с него доход. У тех же китайцев поучиться – работают по всему миру, а денежки плывут на родину. Между прочим, не в последнюю очередь потому, что на родине патриотизмом считается не прозябание по месту рождения, а реальная помощь своей стране. Мозги надо экспортировать в сопровождении национальной души, а не разлагать предварительно эту душу всеобщим нытьем и комплексами по поводу «этой страны».

И сбежавшие деньги вернутся, когда придет время, – держать их в швейцарских банках надежней, так считают многие богатые люди из разных стран, а вот вкладывают у себя дома: там правила понятней, там конкуренция среди своих, а не со всем миром, да и дать работу соотечественникам приятней, чем чужим дядям. В том случае, конечно, если соотечественники склонны поработать, а не удовлетворены пособием, выделяемым из сырьевых доходов. В Эмиратах, к примеру, никто работать особенно не рвется, хватает всем на приличную жизнь того, чем делятся нефтяные шейхи… Пока же надо примириться с существующим положением вещей: да, мы для швейцарцев сырьевой и энергетический придаток, зато они для нас – кассовый.

«Желание быть испанцем», по свидетельству классика, у русского человека в крови. А не надо нам быть ни испанцами, ни американцами, ни французами, ни японцами, ни даже китайцами. Да хоть бы и старались – не получится, как не получается ни у одного народа стать другим. Торговали мы лесом и пенькою под презрительные усмешки тогдашних своих прогрессистов – и неплохо поднялись, как теперь выражаются, и вышли бы давно в первые ряды национальных экономик, когда бы не семнадцатый год… Поднимемся и на углеводородах да редких металлах, если не будем впадать в амбиции и безосновательные фантазии, наезжать на покупателей и мечтать о превращении Тюмени в Сингапур. Нам и так есть что предложить миру. Придатки – важнейшие органы, это любой врач, сведущий в анатомии, подтвердит.

Книга и литература разошлись и расходятся все дальше. Поделать с этим ничего нельзя.

Я помню первое ошеломляющее впечатление от европейских магазинов, в которые попал еще в ту блаженную пору, когда у нас вырывали друг у друга из рук толстые журналы с публикациями прежде запрещенного, когда выход в тусклом и разваливающемся переплете всеми давно прочитанного в подполье романа был событием, когда первый тираж моего первого сборника в сто тысяч был вполне скромным… Стоя в гигантском парижском книжном супермаркете FNAC, я изумленно крутил головой: куда там нашему самому читающему в мире народу, когда в этом одуряющем изобилии французы то и дело выстраиваются в очереди, набирают книги стопками и платят за них больше, чем я зарабатываю за полгода! Потом я присмотрелся и остыл – никакого отношения к литературе это книголюбие не имело. В дальнем закутке нетронутыми пыльными стопками лежали нобелевские лауреаты прежних лет, классики и современные гении. А парижане брали кулинарные энциклопедии, путеводители, мемуары убийц… Кое-кто вяло рылся в вываленных грудами покетбуках, которые, судя по картинкам на обложках, рассказывали о роковой любви, страшных преступлениях и бесстрашных полицейских. Некоторые покупали красивые томики, обернутые лентами, надписи на которых извещали, что это сочинение только что получило «При Гонкур» или еще какую-нибудь престижную премию. Потом я видел эти книжки на полках в домах знакомых французов – довольно часто ленточки девственности бывали не сняты с позапрошлогодних литературных чемпионов…

Теперь, слава богу, все точно так и у нас. Свобода. Изобилие. Магазины набиты битком книгами и покупателями. Тираж в пять тысяч для нормального психологического романа считается отличным, серьезная проза, проскочившая в бестселлеры, набирает пятьдесят – это заоблачно. Кто покупает стихи, вообще неизвестно. Премия увеличивает продажи, но думского депутата и его роман-мемуары «Типа крутой» и «Типа крутой – 2» все равно не догонишь. Оксана Робски с ее записками рублевской содержанки уже проходит по разряду литпамятников. Событием становится не текст, а попадание его автора в тюрьму. Справочники по яхтам и альбомы с фотографиями породистых лошадей разлетаются на ура, понять, зачем они нужны большинству покупающих, невозможно. И надо всем, как и в прочем читающем мире, царят Дэн Браун с Джоан Роулинг.

Те, кто привык считать литературу и книгу родственниками, стенают, хотя ситуация сложилась не вчера. А чего рыдать-то? Мы же все хотели свободы, бесцензурья, ждали конца книжного дефицита – вот и дождались. Нам что, обещали, что свободный читатель выберет именно нас? Это мы сами рисовали себе такую справедливость. Но честный подсчет показал, что нас хотят читать именно пять тысяч – и не больше. Мечтать о другом было так же наивно, как вообще о рынке, на котором разбогатеют все и сразу.