Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

Поэтому и бывает, что стыдно назвать профессию при каком-нибудь случайном знакомстве. «А, вы журналист? Как N?» Что на это ответишь? Что с N на одном гектаре заметок никогда не писал и руки ему давно не подаешь? Не поверят…

В то, что кто-нибудь имеет возможность, но не берет, у нас вообще уже давно не верят. Это, пожалуй, самый страшный эффект налогового, прокурорского, судебного, полицейского и прочих чиновничьих вымогательств – всеобщая уверенность во всеобщей продажности. Отдаю себе отчет в том, что данный текст объективно работает на тот же результат, но что поделаешь, первична реальность, а не отражение.

В распространенном утверждении, что взяточников плодят взяткодатели, – корыстное лукавство. Нет, все наоборот: взяточники делают нас всех взяткодателями в той или иной мере, поскольку превращают существование частного и честного человека в ад. Поставить на одну доску жертв и истязателей – любимый прием тех, у кого совесть нечиста. Мол, все хороши, мне б не давали – я б не брал… Так они уравнивают себя с обычными обывателями, которые не готовы ради идеи идти на бюрократические муки, с нормальными людьми, согласными ради бытовых нужд и решения житейских проблем немного поступиться принципами.

Уже давно серьезные взятки никто не дает обычными деньгами. Чемодан с миллионом долларов, будто перекочевавший из американского боевика в нашу недавнюю криминальную хронику, – забавный пережиток девяностых. С их коробками из-под ксероксов, всеобъемлющим черным налом и карманными деньгами, стянутыми аптечными резинками в тугие трубки… Уже давно дают пакетом акций, должностью в совете директоров, бизнесом под ключ, оформленным на жену взяточника, выгодным бюджетным заказом. И грабят не в подъезде, вынимая из кармана оглушенного «временно неработающего» бумажник с парой зеленых тысяч и золотой Visa, а в арбитражном суде, отбирая сразу завод, розничную сеть, консалтинговую фирму на худой конец. «Деньги ваши будут наши» – старая формула фармазонов и катал стала точным описанием взаимоотношений между российским гражданином и чиновником, между бизнесом и властью соответствующего уровня, да и внутри бизнеса.

…А вымогательство и прямой грабеж по мелочи стали просто скучной повседневностью. Снежным предновогодним вечером на МКАДе стояла необычно длинная пробка, в основном из тяжелых тягачей с длинномерными прицепами. Я предположил, что какой-то из тяжеловесов не смог одолеть скользкий подъем, но опытный водитель, с которым я ехал, усмехнулся: «Менты перед праздником оборзели, со всех подряд дальнобойщиков берут…» Я опять проявил уже почти изжитую, но иногда вылезающую наивность: «А за что? Они разве все что-нибудь нарушили? Вроде нормальные машины, даже чистые…» Усмешка превратилась в откровенный смех: «Так разве ментам нарушение требуется? Это ж длинномеры, они с них всегда берут, законный ментовской заработок. Едешь – плати, на то ты и дальнобойщик. С кого по штуке, с кого по две… Новый год скоро, сейчас, наверное, со всех по две берут…»

Мы доехали до начала мертво стоявшей пробки. Что именно происходило в тени огромной кабины между водителем тягача и гаишником, я не разглядел. Но говорили они недолго, и пробка сдвинулась ровно на одну машину – для очередного делового контакта…

Западные люди, разумные и потому более или менее предсказуемые, замечают проявления фундаментальных закономерностей мирового устройства во всем. Их жизнь идет в соответствии с их представлениями о ней. Они заранее, до всего приготовились ко всему. Если же они выказывают изумление текущими событиями, то можете быть уверены: у них наверняка есть альтернатива реальности.

Зачем им все это – и то, что есть, и то, что может быть? А затем, что одно им выгодно, а другое еще выгодней.

А как же нам жить? Если мы не будем изумляться собственной жизни, она прекратится – в ней нет никакого смысла, кроме как в источнике удивления.

Летят дни за днями, и все, что происходит, утверждает меня в вере: наша безумная, бессмысленная, удивительная жизнь дана нам именно для удивления, и больше ни для чего.

Писал, писал – и задремал.

Значит, нервы отпустило.

В молодости – насколько помню – снов не видел. Почти не видел, но зато те, что видел, повторялись. Таких было три, или четыре, или пять, без деталей я их и сейчас помню.

Первым вспоминается вот какой: передо мной тяжелый колесный тягач, четырехосный, вроде тех, на которых до сих пор возят по парадной брусчатке огромные, так называемые стратегические баллистические ракеты. Тягач стоит посреди какой-то пустой асфальтовой площадки, вокруг ни предметов других, кроме этой жуткой, надвигающейся на меня, хотя неподвижной, железины, ни людей, кроме меня. Однако я знаю, что тягач только один из колонны, которая рычит где-то поблизости, готовая проехать по мне, а люди толпятся за пределами моей видимости, и до меня доносятся их голоса… На спине тягача лежит сама ракета, гигантский не то карандаш, не то сигара. Однако сравнение с сигарой мне кажется слишком экзотическим – насчет инженерных способностей у меня слабо, зато слова подбираю точно даже во сне… И карандаш – неточно, ракета не граненая.

Вот тут во сне – да и наяву, насколько я помню, – всплывает метафора подавленная, но живучая. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять, какая. Мне двадцать два года, я только что получил диплом университетского мехмата, а за полгода до этого женился по отчаянной любви, точнее подталкиваемый не смиряемой никакими силами чувственностью, передо мной лежит гигантский обтекаемый предмет, и вот он начинает подниматься, медленно поднимают домкраты с подвижного старта межконтинентальную баллистическую ракету, «изделие 8К – не помню, какое», разработанное конструкторским бюро Михаила Янгеля. В КаБэ это меня приняли на работу по блату, в каких-то незначительных расчетах этой разработки я участвовал, и мне снился этот медленно поднимающийся титановый фаллос, и я теснее прижимался к своей первой жене…

В расчетах была постыдная, но, к счастью, никем и никогда не замеченная ошибка.

С той женой мы развелись сорок два года назад.

Но до сих пор мне иногда снится подготовка к испытательному старту.

Другие постоянно повторяющиеся сны не так индивидуальны. Обычный набор: публичное появление в непристойном виде, что говорит о неуверенности в себе; бумажник, полный рваной бумагой, что грозит не инфляцией, как вы подумали, а страхом бедности; человек, о котором в последнее время я постоянно думаю, знаю, что предает, а отказаться не могу, и все в этом же роде.

К старости сны стал видеть почти каждую ночь – нервы износились. И теперь сны тоже почти не отличаются от яви, только короче и ярче.