Ганна Шевченко - Забойная история, или Шахтерская Глубокая [сборник]

— И сумочку сама?

— И сумочку.

— И клипсы с браслетом?

— Я их просто тканью обтянула…

— Ну, ты мастерица…

Я стояла посреди кабинета, как новогодняя елка, Аллочка ходила вокруг меня, по-детски вскидывая руки. Мы пришли на работу раньше других, но не спешили садиться за калькуляторы. Аллочка сходила в комбинат за водой и включила чайник. В кабинет зашла чем-то обеспокоенная Галина Петровна, бросила сумку на стул и стремительно вышла.

— Что это с ней, даже не поздоровалась…

Я пожала плечами.

— Расскажи, как вы в субботу погуляли.

— Не спрашивай! — Я пощелкала пальцем по че-люсти.

— Напилась?

— Полный аут.

— А начальница?

— Не знаю, я раньше ушла.

В кабинет снова вошла Галина Петровна.

— Хилобок пропал, — сказала она, садясь за свой стол.

— Как пропал? — спросила Аллочка.

— После пикника не вернулся домой. Его нет вторые сутки. Ирка всю милицию на ноги поставила, прочесали лес, ставок — ничего.

У меня все замерло внутри.

— А ты куда пропала в субботу? — спросила начальница.

— Домой ушла. Мне было плохо.

— Да уж, хорошего мало… Двое детей без отца остались…

У меня громко застучало сердце, я боялась, что коллеги услышат его стук.

— А что милиция говорит? — спросила Аллочка.

— Предполагают, что утонул. Все ж понажирались и давай лезть в воду. Пора прекращать эти массовые гуляния.

Зазвонил телефон. Галина Петровна подняла трубку. Через мгновение ее лицо вытянулось. Она посмотрела на меня так, словно перед ней сидел дух Есенина.

— Тебя Тетекин вызывает. Разговор у него к тебе.

Меня бросило в жар. Пол шатался под ногами, стены проплывали мимо медленными волнами. Пока шла от расчетного отдела до кабинета заместителя директора по производству, успела несколько раз умереть и воскреснуть. Я решила, что кто-то видел, как я уходила с пикника в обнимку с Хилобком, и готовилась к тяжелому разговору.

Постучала.

— Войдите! — послышалось из кабинета.

Вошла и поздоровалась.

— Вызывали?

— Садись, — Тетекин указал на стул, стоящий возле рабочего стола.

Села.

— Какая же ты красивая…

Я чуть не упала от неожиданности.

— Ты меня боишься?

Я опустила глаза.

— Почему ты убежала в субботу?

— Мне было плохо, — с трудом выговорила я.

— А почему плакала?

— Мне было плохо, — повторила я.

— Что случилось?

Внутри защемило, словно огромная невидимая рука пыталась раздавить меня, как грецкий орех.

— Тебя кто-то обидел? Это ведь я пригласил тебя на праздник, и теперь мне неловко, что с тобой случилось что-то нехорошее.

Рука сделала свое дело. Скорлупа треснула, из прорех хлынуло мое горе.

Владимир Андреевич засуетился, полез в карман брюк, достал белоснежный платок и подошел ко мне. Чуть согнувшись, он вытирал душистым ситцем мое лицо, затем поднял меня, прижал к себе и стал целовать слезы.

В этот момент в кабинет постучали. Он отпрянул, потом засмущался из-за этой своей первой реакции, улыбнулся, сунул в руку платок и тихо сказал:

— Не плачь больше. Мы с тобой еще поговорим, хорошо?

Я пошла к выходу, а он сел за стол и крикнул:

— Войдите!

Я выскользнула, а вместо меня в кабинет вошел высокий серьезный человек в милицейской форме. Я тихо плыла в свой кабинет по самому дну комбината и, как испуганная рыбешка, шарахалась от каждого встречного. Ах, мама, мамочка. А ты говорила, что нет любви.

Весь день коллеги говорили о пропавшем Хилобке. Милиционер, которого я видела у Тетекина, ходил по шахте, разговаривал со свидетелями. Под конец рабочего дня начальница озадачила меня. Она сказала, что Ирина, жена Хилобка, якобы наняла экстрасенса, который приедет в поселок и с помощью ясновидения попробует выяснить, что случилось с Павлом Ивановичем, жив он или нет. Я весь день сосредоточенно обсчитывала ведомости, молилась, чтобы эти слухи оказались пустой болтовней, и время от времени подносила к лицу платок, пахнущий Владимиром Андреевичем. Ах, мама, мамочка.

Без пяти минут три за мной зашла Зоя, и мы отправились смотреть шмотки. Танька Шумейко жила в частном доме. По дороге я попросила Зою разузнать, часто ли и в какие дни бывает у Шумейко Монгол, для того якобы, чтобы не напороться на неприятности и обходить его десятой дорогой, если вдруг не найду сейчас подходящую вещь и вынуждена буду приходить к Таньке еще не раз. Мы нажали кнопку на калитке, и вскоре вышла хозяйка в спортивных шортах, темной майке, с перепачканными мукой руками. Таньке было около тридцати. Она была невысокая и пышная, словно выпеченная из теста. Круглое лицо-блинчик, нос-пончик, губки-бублики. Груди-пирожки, рубенсовский животик, ягодицы-булочки. Пережженные пергидролем волосы собраны на макушке в раскидистую пальму. Я сказала, что хочу посмотреть вещи, она провела нас в дом.

Кухня у Таньки была просторная. Возле окна стоял стол-тумба, на котором Танька лепила пельмени. На противоположной стороне — печь-пролетка, в летнее время застланная клеенкой и заставленная пустыми банками. Дальше — пенал для посуды, старый сервант, обеденный стол, окруженный несколькими табуретками, — вот и все убранство.

В углу за шторами прятались две двери. В одну из них провела меня хозяйка. Это была гостиная. Она вся была завалена товаром. На полу стояли сумки с барахлом, на диване, на креслах и стульях кучами были навалены турецкие одежки.

— Ройся, — сказала Танька и пошла лепить пельмени.

Зоя осталась на кухне и предложила Таньке свою помощь. Не прошло и пяти минут, а Зоя и Танька, как старые подруги, хохотали и складывали готовые пельмени на большой деревянный поднос.

Я стала выбирать себе наряд. Надевала одно платье, крутилась возле зеркала, выходила в кухню, советовалась с Зоей, выслушивала восхищения, затем возвращалась в гостиную и надевала следующее. Переменив несколько одеяний, я остановилась на одном из них, договорившись с Танькой, что верну его на днях, если маме не понравится.

Маме, конечно, моя обновка не понравится. Я планировала зачастить, прибиться к Танькиному дому, чтобы рано или поздно она вывела меня на Монгола.

Когда возвращались с Зоей из коммерческих гостей, она рассказала, что у Таньки роман с Колей Волошкой. Он тоже «подснежник» на сорок пятом участке, женатый, из блатных, приезжает на шахту отмечаться. Когда попадают ночные смены, врет жене, что спускается в шахту, а сам ночует у Таньки. Несколько раз с ним вместе заезжал Монгол. Всю ночь играли в карты. Пить они не пьют, иногда курят травку. У Монгола бабы вроде нет. Была какая-то Лена, когда он в Алчевске отсиживался, но сейчас ничего серьезного. Вот такие сведения выдала мне агент специальной разведки Зоя.