Эрне Урбан - Утренняя заря

Шипоцне встала с недовольным видом и медленно направилась к двери. Наступило томительное молчание.

— Как хочешь, дорогая, — наконец вымолвила Шипоцне, останавливаясь у двери. — Только эта квартира… Хоть ее-то отстаивай, если тебе собственное доброе имя не дорого.

— Иди и закрой дверь! — крикнула вслед матери Рике. — И чтобы никаких подслушиваний! Это касается только меня, одной меня. — Рике снова выпила вина и, поставив бокал на стол, откинулась к степе так, что кимоно туго обтянуло грудь. Затем она оперлась на одну руку. — Кто вы такой, собственно? — спросила она, — Следователь?

— Нет.

— А кто же тогда?

— Я командир взвода. Ефрейтор Видо и ваш муж служат в моем взводе.

— Тогда чего же вы от меня хотите? Разве это причина для того, чтобы расспрашивать меня?

— Я хотел бы знать ваши намерения.

— В отношении чего?

— В отношении будущего. Ваш муж не может простить вам измены. Как я уже сказал, он все знает.

Рике пожала плечами.

— Ну и что? Я все отрицаю. А если это кому не нравится, мне на это плевать.

— Однако дело это не такое простое, — заметил Татаи. — Ваше отрицание ничего не изменит. — В этот момент лейтенант Татаи достал из бумажника письмо и начал читать: — «Мой милый единственный негодяй! У тебя такое дурацкое имя, что тебя даже ласково трудно назвать. Амбруш!..» — Он сложил письмо. — И в таком вот любовном духе на четырех страницах. Вам знаком этот текст?

И только теперь Рике испугалась. Она подалась корпусом вперед, спустила ноги на пол и, не обращая внимания на то, что кимоно на груди распахнулось, протянула руку за письмом.

— Покажите, — выдавила она из себя.

— Охотно, — ответил Татаи, — но только из моих рук. А вот и второй документ. Ваше, так сказать, пикантное фото. — И он показал Рике ее фотографию.

— Палачи! — взорвалась Рике. — Что вы сделали с Видо? Содрали с него шкуру или только избили до полусмерти?

— Вы так полагаете? — строго спросил Татаи, пряча письмо и фотографию в бумажник. — По вашему мнению, в нашей армии применяется насилие? Вы глубоко ошибаетесь. К тому же вы плохо знаете и Видо, хотя и состояли с ним в интимной связи… Он с вами порвал, хотя и не сообщил вам об этом. Сделал он это из-за матери Шаранга, частично — из-за своей собственной семьи. Перед вдовой Шарангне ему просто стыдно, а своей семьей он дорожит, несмотря на случившееся.

— Он порвал со мной? Превосходно! — вполголоса засмеялась Рике. — Со мной! И кто? Какой-то там Амбруш Видо! — Проговорив это, она встала и подошла к встроенному шкафу. С силой распахнув его, достала с одной из полок внушительных размеров конверт. — Держите! — выкрикнула она, выбрасывая из конверта несколько фотографий и какое-то письмо. — Вы от меня тоже можете получить «документы». Читайте, наслаждайтесь! В этом письме ваш глупый Амбруш Видо землю лижет передо мной.

Она так резко раскрыла письмо, что фотографии посыпались на ковер. Среди них были и несколько цветных.

Бросив на фотографии беглый взгляд, Татаи успел все-таки заметить, что некоторые из них были, что называется, весьма пикантными.

— Еще что-нибудь хотите? — Рике сделала шаг вперед и подолом длинного кимоно закрыла фотографии. — Или уже ничего? Тогда прошу покинуть это помещение, где я пока еще хозяйка. Мне ваше присутствие надоело, господин лейтенант.

В этот момент в дверях появилась Шипоцне с подносиком в руках, на котором стояли чашечки с кофе. Последние слова дочери она наверняка слышала.

— Рике! Милая доченька! — запричитала она, ставя поднос — Как можно? Как ты себя ведешь? И… что значит твое «пока»? Квартира является собственностью всех лиц, которые в ней проживают. И потом не могу же я просто так бросить свою работу… Ко мне сюда приходят поденщики… помощники…

— Это твое дело!

Татаи уже направился к двери, но на полпути остановился. Держа в руках письмо Видо, он спросил:

— А с ним что делать?

— Я уже сказала: читайте и наслаждайтесь! — грубо бросила Рике. — Для других целей оно непригодно: бумага жесткая.

— Ясно. Видо будет рад такому ответу. А что передать вашему супругу?

Ответ Рике был настолько грубым и циничным, что Шипоцне закрыла уши руками, а Татаи, не говоря ни слова, повернулся и вышел. В этом ответе досталось и ему лично.

Рике громко, и безобразно ругалась, и ее голос долго еще слышался на лестничной клетке.

Приход подполковника Холло застал тетушку Шарангне в самое неподходящее время: в день генеральной уборки. Через открытые окна больницы в здание врывался запах серебристых елей, росших в парке. В коридоре жужжали пылесос и полотер. Словно маленькая бабочка, носилась по коридору неугомонная тетушка Шарангне, отдавая указания приходящим уборщицам. Возбужденная, она даже немного порозовела, по стоило только подполковнику Холло подойти к ней и поздороваться, как она моментально побледнела и схватилась за сердце, как обычно делают матери, предчувствуя что-то недоброе.

— Боже мой! — прошептала она. — Ферко… Что с ним? Умер?

Подполковник Холло, перепугавшись, едва успел подхватить старушку под руки.

— Ах, мамаша! — тихо проговорил он. — Что вы такое говорите? Жив и здоров ваш сын.

— А… а ваш приезд? — Тетушка Шарангне судорожно сжала руку подполковника. — Как его понимать?

— Заартачился он… немного, — признался Холло.

— Так по какому же вы делу все-таки приехали?

— По делу о разводе вашего сына. Вы, видимо, хорошо знаете, что его обманули.

Услышав это, тетушка Шарангне вздохнула, но на лице ее появилось выражение такого спокойствия, что Холло даже удивился.

— Вас разве это не потрясло? — спросил подполковник.

— Нет. Я уже давно раскусила эту женщину, как и все ее похождения… Пожалуйста, пройдемте к нам, товарищ подполковник. У меня в комнатушке нет такого столпотворения и стул найдется, на котором посидеть можно.

Комнатушка, отведенная тетушке Шарангне, была так мала, что подполковник, войдя в нее, старался не шевелиться, боясь выдавить стенку, а стул на тоненьких ножках, на который он присел, казалось, вот-вот рассыплется под его тяжестью.

Заметив опасения подполковника, тетушка Шарангне, как бы оправдываясь, сказала:

— Правда, здесь не дома, но, как говорят, в тесноте да не в обиде. Откровенно говоря, не так я представляла себе свою будущую жизнь, когда переезжала из Катьоша в Обанью, в свою новую квартиру… А теперь видите, где приходится ютиться?..

— Хорошо, что вы сами заговорили о квартире, — ухватился Холло за нужную тему. — На чье имя записана новая квартира?

— Квартира-то? На имя сына. Для него ведь покупала…

— Я знаю. А он еще не успел ее передарить?

— Нет.

— И не переписал на имя… жены?