Эрне Урбан - Утренняя заря

— Останусь, — заявил Томбор.

Он оттащил чемодан к дверям, чтобы тот не стоял на дороге, поискал свободный стул, сел и сказал:

— Продолжайте… Я хотел сказать, давайте продолжим, товарищи. А что касается моего появления здесь — так считайте, что я просто опоздал, пришел чуть позже…

И только теперь, чувствуя, что он среди своих, Томбор подмигнул Немешу, как бы говоря ему: «Мир тесен, камарад, всегда можно встретить друга».

Вел себя Томбор естественно — как только сел, сразу же почувствовал себя как дома, все понимал с полуслова.

Андраш понял, что был неправ, когда с чувством взбунтовавшегося и ко всему придирающегося интеллектуала, опасающегося за чувство собственного достоинства, испытывал неприязнь к Кесеи, приняв его манеры за ритуал, за пустую и потому ненужную церемонию.

«Здесь, дружок, не об этом речь, а совсем о другом!» — мысленно признался он сам себе, начиная сознавать, что коллектив, который его принял, — это есть не что иное, как союз борцов!

Члены его были связаны верностью, дисциплиной, героическим примером погибших товарищей и идеей, отмечавшей во всех частях света своих приверженцев общими признаками, которые ни с чем не спутаешь.

Насколько крепка была их дисциплина, показывало не только поведение Томбора, почувствовавшего себя здесь как дома, не только непоколебимая решимость Кесеи, но и те изменения, которые Андраш заметил у отца и у других старых бойцов.

Такими ли были они еще зимой, когда собирались поговорить и обсудить вопросы политики? Усталые, духовно и физически измотанные люди, сознание которых походило на затухающий огонь, лишь изредка выбрасывающий язычки пламени.

Они уже давно оторвались от коммунистического движения, еще в тот момент, когда их выпустили за ворота тюрьмы. И если они чего-то ждали, если и надеялись получить что-то от жизни, то это было ожиданием чуда — страстная мечта о создании новой Советской Венгрии. Но то была только мечта… Они хотели дожить до нее, чтобы спокойно умереть, сознавая, что победили они, а не фашисты и нилашисты, что они заслужили похороны по коммунистическому обряду.

— А это как? Как они проходят? — спросил однажды Андраш, поддразнивая отца. Он считал, что только сельские старухи думают при жизни о своих похоронах, и был удивлен словами отца.

— Как проходят? — переспросил отец, посмотрев на него с укором. — Да… с флагами, с хором и духовым оркестром, на могиле речи произносятся…

А теперь вот о похоронах нет и речи. Старики ведут себя так, как привитая ветка по весне после суровой и холодной зимы.

Она на первый взгляд ничего не сулит, ее легко принять за ненужный, грубый сучок, но стоит только солнцу пригреть ее — и она проснется, пустит почки и будет жить, так как она не умерла, а лишь притаилась на зиму от лютых холодов, притаилась для того, чтобы выстоять и выжить.

То, что произошло на первом собрании Н-ской парторганизации, врезалось в память Бицо как отрывок из немногословного, но содержательного протокола. Оно и понятно: ведь ему поручили запечатлеть все происшедшее на бумаге для вышестоящих партийных органов.

Настоящая работа, как называл ее Кесеи, началась с того, что он достал из истасканного, протертого до красноты портфеля, в котором, как мы знаем, хранились смежна белья, кое-что из документов и подаренный ему пистолет, два плаката и тонкую брошюрку с заглавием, напечатанным красными буквами.

Кесеи перелистал ее указательным пальцем, немного подумал, а потом показал всем.

— Эта брошюра называется «Почему компартия борется за независимую, свободную и демократическую Венгрию?». Если мы хотим хорошо работать, нам надо прежде всего уяснить себе это.

Он сделал небольшую паузу для того, чтобы сказанное им лучше дошло до слушателей, и в это время Кутрович выкрикнул:

— Матерь божья! Так разве мы не берем власть в свои руки? Разве мы не устанавливаем диктатуру, товарищ Кесеи?

— Нет! — проговорил Кесеи. — У нас в данный момент нет для этого ни сил, ни масс, то есть людей, которые хотели бы того же.

— А русские? Разве они не затем пришли? — удивился Кутрович. — Только что тут через площадь прошла такая сила, что ой-ой-ой! Товарищу Сталину стоит только слово сказать — да что там слово, только рукой махнуть — и готово, вся власть в наших руках. Вся страна будет плясать под нашу дудку.

— Только мы в дудки дудеть не собираемся! В стране разруха, посевные площади засеяны только наполовину, железные дороги бездействуют, нет ни угля, ни продовольствия для городских жителей, а ты здесь о дудках разговор заводишь… Правда, не ты один. Книжица, что тут лежит, не без причины написана. А поскольку вопрос этот не так прост, особенно для вас, товарищи ветераны девятнадцатого года, то я предлагаю: сначала выслушайте меня до конца, а потом уж задавайте вопросы…

Предложение это прошло, причем довольно гладко: все внимательно выслушали сообщение о том, что все демократические партии страны объединились в Венгерский национальный фронт независимости, сформировано коалиционное правительство, а сплочение всех сил нации в интересах восстановления страны стало решающей задачей.

Но когда Кесеи сообщил о назначении на министерский пост Габора Фараго, который, как всем было хорошо известно, был при Хорти жандармским генералом, разразилась буря.

— Это ужас! — негодовал Кутрович. — Так мы, значит, должны целоваться с нашими убийцами? Я понимаю, что на свете и хитрость нужна, и уловки, но чтобы самим себе приставлять нож к горлу?!

— Это уж нет! — успокоил его Кесеи. — Ведь назначение Фараго на пост еще не говорит о том, что ему все дозволено. Чтобы долго не распространяться, скажу лишь, что во главе полиции в таких крупных городах, как Мишкольц, Сегед, Печ, стоят наши люди, коммунисты. И здесь, в этом селе, начальником полиции тоже будет коммунист.

— Вот это совсем другое дело, — немного успокоился Кутрович. — Ну а этого Фараго, или как там его зовут, мы со временем из министерского кресла высадим.

— Точно, — кивнул Кесеи. — Вот, товарищ Бицо, — он протянул старику Бицо брошюру, — прочитай, изучи, а как закончишь, передай другим… А теперь, — тут он взял со стола записную книжку, — от вопросов, касающихся всей страны, перейдем к нашим сельским делам. Товарищ Бицо! — снова обернулся он к старику Бицо. — Тебя как самого опытного и наиболее авторитетного коммуниста мы делегируем в национальный комитет. Ты станешь, так сказать, премьер-министром здешнего коалиционного правительства. А твоим заместителем будет товарищ Гач…

Затем Кесеи, листая свою записную книжку, раскрыл все секреты, которые в ней хранились.

— В профсоюзы назначается Иштван Немеш. Он побывал за границей, работу знает. Что же касается местных, сельских дел, пусть он опирается на опыт товарища Гача.