Любовь Заворотчева - Шутиха-Машутиха

— До дома далеко? — спросила.

— Бр-р-р-р, — передернулся мужчина, обхватывая себя руками.

— Куда идти, знаете? — настаивала Клавдия Андреевна.

— Ч-чего так холодно? — удивился он, озираясь.

— Ну ладно, я тут за углом живу, придете в себя, чаю попьете и вспомните.

Оскальзываясь кирзовыми сапогами на подмерзших лужах, мужчина закачался следом за Клавдией Андреевной.

— Держитесь за меня! — приказала она.

Неделю назад привезли из городской бани мужчину с обширным инфарктом миокарда. Был воскресный день, и жена была дома, прибежала и, плача, казнилась: поссорились они, она и ляпни сгоряча: «Чтоб ты сдох!» Он, редко выпивавший, хватил стакан водки и пошел в баню… Она все рвалась к нему в палату, упрашивала Клавдию Андреевну пропустить к нему, чтобы попросить прощения. Реаниматоры испробовали все средства — сердце затихало.

— Клавдия, давай своих пиявок! — крикнули ей.

И она, единственная из всего сестринского арсенала не брезговавшая пиявками, ловко посадила их на область сердца. Но было уже поздно: пиявки, равнодушно скользя по смазанной глюкозой груди, скатывались в лоток.

Клавдия Андреевна пожала плечами в ответ на вопрос женщины и тихо сказала:

— Видимо, он был очень послушным мужем, — и ушла.

Почему-то надо сперва потерять, чтобы запоздало спохватиться. Десять лет назад она, замешкавшись со стиркой, не вышла, как обычно, проводить мужа на ночное дежурство, не поцеловала, как всегда, а он все топтался у порога и раза два сказал: «Клав, ну я пошел!» Попался какой-то нескончаемый пододеяльник, который она никак не могла отжать. «Иди, Коль, иди!» — отозвалась, занятая этим пододеяльником. И когда хлопнула входная дверь, у нее отчего-то сжало сердце. Она выскочила на лестничную площадку, но Николая уже не было. Она долго не могла уснуть, вскидывалась, прислушиваясь, хотя муж мог вернуться только утром. Но утро не наступило. И она винила себя, только себя, ей казалось, что если бы она поцеловала мужа, то вышел бы он, выбрался из пожара, потому что считался опытным пожарником.

— К-куда мы идем? — вдруг остановился мужчина.

— Да ко мне домой, — мягко сказала Клавдия Андреевна, — вот уже и мой подъезд.

— Ну пошли, — согласился мужчина.

Его долго бил озноб, и он жадно пил чай, чакая зубами о край кружки. Было ему лет сорок, седина вразброд рассыпалась по густым волосам. Лицо его было уныло и небрито, запавшие глаза слезились в воспаленных веках. Согревшись, он обмяк на стуле, и Клавдия Андреевна тут же, в кухне, устроила его на своем старом пальто, прикрыв байковым одеялом.

— Не зверь же, не съест, — успокаивала она себя всю ночь. Сидела и бессонно караулила тишину в квартире.

Ранним утром, едва проснулись за окном скворцы, Клавдия Андреевна заглянула в кухню и позвала:

— Эй, вставать пора! А то соседи зайдут, испугаются — эка невидаль!

Он нехотя оторвался от пальто, взлохмаченный, с заплывшими глазами, с еще более проступившей щетиной. Да и ничем-то не радовал он взгляд.

Клавдия Андреевна принесла зеркало.

— Гляди! Небось давно не гляделся. Гляди, гляди — до чего себя довел. Только не вздумай на жизнь жаловаться — не поверю!

Руки у него плясали, и он прятал их под линялую рубаху.

— Иди-ка в ванну да отмойся, потом завтраком накормлю.

«И чего вожусь? — удивилась она. — Выдрыхся, и топай бы он на все четыре…»

— Мойся как следует! — крикнула она через дверь ванной.

Его послушное, беспрекословное выполнение ее приказов рассмешило Клавдию Андреевну, и она громко засмеялась. Люди несут в дом брошенных кошек и собак, а она подобрала и притащила мужика! Вот умора!

Он вышел все в той же старой линялой рубахе и хлопчатобумажных брюках, босиком. Волосы его были тщательно причесаны.

— Побрился бы! — предложила Клавдия Андреевна.

В ответ он молча развел руками — нечем.

Клавдия Андреевна достала из шкафчика станок мужа, нашла лезвия, махнула ему рукой — брейся.

Сперва он стеснительно ковырял вилкой жареную картошку, не притрагивался к колбасе и помидорам, но Клавдия Андреевна решительно наполнила его тарелку едой, и он не менее решительно начал все это истреблять. Когда он отодвинул тарелку, взгляды их встретились, и в его глазах Клавдия Андреевна увидела такую непритворную благодарность, что у нее сжалось сердце и мысли потекли по-бабьи — простые и тоскливые.

— Тебя как зовут-то, найденыш? — спросила она.

Он смущенно улыбнулся.

— Иван.

Жалость свою Клавдия Андреевна не показывала и даже суровей, чем умела говорить с нарушителями больничного режима, спросила:

— Утюг можешь отремонтировать?

Он словно обрадовался, закивал утвердительно. Клавдия Андреевна принесла старый утюг, давно валявшийся в кладовке. Пользовалась другим, купленным без настроения — уж очень легкий, и все к нему прилипает, регулируй не регулируй. Он попросил отвертку. Она принесла и отвертку.

Похлопывая по зеркалу утюга, он молча предложил и ей пощупать, проверить нагревшийся утюг.

— Ну и молодец! — похвалила Клавдия Андреевна, радуясь теплоте утюга. — Не все, видно, из тебя вышибло. Только руки у тебя трясутся. Вот до чего человек может себя довести — красивый и здоровый.

— Ну уж красивый! — засмущался он, застегивая на одну-единственную пуговицу свою затрапезную рубаху.

— Иди-ка стирай свою пелерину! — круто распорядилась Клавдия Андреевна. — На вот, мой халат белый надень, не держу мужских-то портков. Да не стесняйся ты! Белое, оно сама дисциплина. Экой же ты здоровяк — халат трещит. — И подала ему простыню.

Он ходил, обернув себя простыней, а Клавдия Андреевна весело потешалась, выглядывая в прихожую, по которой он ходил взад-вперед. В комнату она его не звала.

У двери позвонили, и она велела ему уйти в ванную. Пришла соседка, попросила соли да задержалась с разговорами, а на Клавдию Андреевну вдруг навалился сон, сидела разговаривала с соседкой, а саму так и валило к столу.

— В ночь, что ли, дежурила? — поинтересовалась та.

— Дежурила, — нехотя согласилась Клавдия Андреевна и сполоснула лицо под кухонным краном.

Когда соседка ушла, Клавдия Андреевна постучала в дверь:

— Выходи, Иван.

Он вышел и снова начал мерить прихожую взад-вперед.

— Меня, между прочим, Клавдией звать, — сказала она из комнаты.

Походив еще немного, он осмелился заглянуть в комнату.

— Клава, мне бы покурить, — робко попросил он.

— Я где тебе возьму? Сильно, что ли, курить-то хочешь? — через минуту спросила она.

Он не отозвался.

Клавдия Андреевна прошла в кухню, позвала его:

— Вот ножка разболталась у табуретки, клей у меня припасен. Курева схожу куплю, все равно в магазин идти надо. Не сбежишь, поди, без штанов-то. Не пасти же мне тебя круглые сутки. Давай, Иван, работай. Кто не работает, тот не ест. А ты еще и курить хочешь. Это уже удовольствие.