Мег Вулицер - Исключительные

— Чуть что, сразу бьемся с братьями, — рассказывал он ей.

— Когда? Сейчас?

— Тогда. Я о прошлом говорю.

— Извини, — отозвалась она. — Конечно, ты мог и прошлое, и настоящее иметь в виду. Я и подумала: может, вы до сих пор деретесь.

— Нет, — сказал Деннис. — В этом случае мы были бы дебилами. А я стараюсь не быть таким. Вырос же среди дебилов.

И встревоженно добавил:

— А что, похож?

— Вовсе нет, — ответила Жюль, но она поняла, о чем он, и почему спрашивает. Он выглядел типичным парнем, каких она пачками видала в торговом центре в детстве, а затем и повсюду на свете, в том числе в колледже. Прежде ее никогда не привлекали просто мужчины, но в нем ей это мужское начало нравилось. Ему досталось, но он был основательным, большим, надежным. Вспомнился собственный отец; рак превратил Уоррена Хэндлера в зыбкий листик — когда он заболел, худоба его сама по себе усугубилась. И все же, когда Жюль была маленькой, он казался ей большим. Она вспомнила, как отец возвращался с работы домой и расспрашивал дочерей об их учебе.

— Расскажите о новой математике, — говорил он. Тогда именно так называли этот предмет, не понимая, что, когда приписываешь чему-то новизну, оно уже в силу этого быстро устаревает. Он весь пребывал в настоящем времени, а потом ушел, и с годами, прибавившимися с тех пор, стало труднее думать о нем как о человеке, который вообще когда-либо был нынешним. Теперь ее отец принадлежал прошедшему времени — удержать настоящее никак нельзя было, оно не далось. Но вот Деннис Бойд, воплощенное настоящее, и в постели с ним старую, дочернюю часть мозга Жюль возбуждают соединительные провода. Представить себе: человек, который не уйдет! Большой обыкновенный человек. В пятнадцать лет она потеряла отца, а чуть позже Итан Фигмен попытался привлечь ее к себе своей личностью, родной и милой, но физически ей не подходящей. Она не поддалась бы такому притяжению.

Деннис, крепыш без явных исключительных дарований и страстных желаний в какой-либо области — а спокойное, стабильное воплощение чистейшего настоящего, — каким-то образом сумел это сделать.

Несправедливо, что у Итана не получилось, а Деннис сумел ; она так и не смогла это оправдать — только почувствовать. Она помешалась на Деннисе. Еще лежа с ним рядом, она раздумывала, когда же сможет вновь его увидеть. Никакой эстетической хитрости в Деннисе не было, никакой особой тонкости, разве что застенчивость его восхищала. Он спокойно продирался сквозь мир. Если он сидел на шатком стуле, то мог его сломать. Если входил в женщину своим большим толстым членом, обязательно надо было правильно изогнуться, иначе она закричала бы от боли. Ему приходилось осторожничать, подстраиваться. Все мальчишки в его доме, подрастая, орали матери: «Ма! Сделай нам макароны „Крафт“ с сыром!» Они никогда не орали на отца, который, надувшись, сидел перед телевизором и смотрел футбол и документальные фильмы про Третий рейх. Его они побаивались, и до сих пор это чувство не прошло.

Когда Деннис добрался до той части своей жизни, которая была связана с пребыванием в больнице Лэнгтона Халла, голос его стал неуверенным и вопросительным, и он смотрел на Жюль, пытаясь понять, не станет ли эта информация решающей преградой. Не слишком ли он неуравновешен для нее, не будет ли она теперь вечно считать его стационарным больным в халате, съедающим казенный ужин в пять пополудни? Женщина в начале романа с мужчиной может не суметь отделаться от такого образа. Но на самом деле ее волновал не его образ. Она раздумывала, признаться ли, что уже знает о его депрессии и госпитализации от Изадоры. Если признаться, то придется рассказать Деннису, что все они говорили о нем на той осенней вечеринке после того, как он покинул квартиру Изадоры.

— Ох, — только и произнесла она с озабоченным видом, коснувшись его руки точно так же некстати, как дотронулась до руки Роберта Такахаси в копировальном центре.

В тот вечер, после того как они наконец расстались, Жюль позвонила Эш и, как только та ответила, сообщила: «Ну вот, я кое с кем переспала». Они с Эш разговаривали ежедневно и виделись в актерском классе раз в неделю, а то и чаще. Эш работала неполный день в офисе своего отца, ведя картотеки, которые называла худшей работой в мире, а еще ходила на прослушивания. Недавно ее взяли на роль русалки в экспериментальной пьесе, которую предстояло две недели разыгрывать на складе в Астории, в Куинсе; по-видимому, постановщики были заинтересованы в том, чтобы привлечь ее и к своему следующему спектаклю. Это было начало, настоящее начало, и, хотя платили очень мало, Гил и Бетси Вулф компенсировали аренду квартиры, где она жила с Итаном. Стабильного заработка у Итана, который рисовал мультфильмы на заказ, не было. Он уверял, что вот-вот получит настоящую работу в анимации. А до сих пор он выполнил множество мелких заказов и постоянно делал наброски в блокнотиках на спирали, отягощавших его задний карман.

— С кем? — недоверчиво спросила Эш.

— А почему ты говоришь таким потрясенным тоном? Есть же, как известно, желающие увидеть меня нагишом.

В трубке трещало, и связь прерывалась; Эш с Итаном недавно получили в подарок от родителей Эш один из новомодных беспроводных телефонов, но эта большая и массивная штуковина едва ли того стоила, поскольку сигнал вечно пропадал, прежде чем успеешь толком поговорить.

— Как-как тебя увидеть? — переспросила Эш. — Я не расслышала.

— Нагишом.

— А, вон чего. Ну да, ну да, конечно. Просто ты ни с кем не спала с тех пор, как мы обе жили в одном городе, — сказала Эш. — В прошлом у тебя всегда были любовники-невидимки, когда ты о них рассказывала.

— Не называй их любовниками.

— Я всегда так говорю.

— Знаю. Вы с Итаном — любовники . Мне это никогда не нравилось, но я тебе не говорила.

— Что еще тебе не нравилось? — спросила Эш.

— Ничего. Все остальное мне в вас нравилось.

Она говорила правду, так и было. В Эш до сих пор мало что могло вызвать возражения. Не упрекать же ее в том, что она употребляет слово «любовник». Разговаривать с Эш сейчас, рассказывать ей о Деннисе было по-своему почти так же приятно, как лечь с Деннисом в постель. «Он весь в настоящем времени», — хотелось ей сказать, но Эш попросила бы объяснить подробнее, а Жюль не смогла бы. Может быть, его соответствие настоящему времени свидетельствует о том, что ему не хватает будущего; может быть, раз у него еще нет никаких собственных планов, вообще ничего кроме того, что есть под рукой, она не может на него рассчитывать. Но она уже знала, что это не так.

Довольно скоро, предполагала Жюль, предстоит совместный ужин. Наверное, в каком-нибудь дешевом индийском ресторане на 6-й Восточной улице. Все будут очень внимательны и разговорчивы, Итан с Эш будут бомбить Денниса любезностями над шипящими железными тарелками с тандури. Но в любом случае все увидят, насколько Деннис другой, и немного удивятся, хоть Жюль и предупреждала. Кто-нибудь упомянет бассейны Дэвида Хокни. «А что это такое?» — спросит Деннис бесхитростно, не стыдясь, и Эш объяснит, что Дэвид Хокни — художник, часто рисующий красивые бирюзовые бассейны, и что всем вместе надо сходить на его выставку. «Неплохо бы», — поддержит Деннис. А когда вечер закончится, скажет Жюль: «Твои друзья такие милые! Давай сходим с ними на эту выставку Дэвида Хэкни». Она спокойно поправит: «Хокни». А они скажут, когда позвонят ей на следующий день: «Он явно от тебя без ума. И это главное».