Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

Воды…

Я слышу звон колокольчика! По ком звонит колокольчик? Вот в чем вопрос.

— Леня! К телефону!

— Слышу! — я переступаю через несколько трупов. — Кто там?

— Жена.

Нашла, значит. Надо же. Нашла, геолог! В коридоре никого нет. Трубка ждет меня на полу, рядом с телефоном. — Я слушаю.

— Егор умер. — Что?

— Егор умер ночью.

— От чего?

— Я не знаю. Ночью поднялась его кормить, а он мертв.

— Может, ты его придавила?

— Ну что ты мелешь! Я все утро проплакала.

— Ладно, не расстраивайся.

— Когда ты будешь?

— Буду. Пока.

Я кладу трубку. Плетусь на кухню. Там незнакомая девушка моет посуду.

— У нас курить нету? — интересуюсь.

— Не курю.

Она чихает, прикрыв лицо мокрыми руками, и добавляет:

— Правда.

— Скажите, мадам, существо не больше моей ладони может испытывать тоску?

— Существо не больше ладони? — она пожимает плечами. — Крыса, что ли?

— Сама ты…

Я выхожу в прихожую. Поднимаю трубку и набираю единственный номер телефона, который я знаю на память. — Да?

— Это я.

— Привет, — совсем сухо.

— У меня несчастье.

— Какое? — теперь в ее голосе слышны неподдельные нотки тревоги. — Что случилось?

— Горе умер.

— Кто умер?

— Щенок. Молчание.

— Только что узнал, — говорю.

— Ты специально? — спрашивает она.

— Что?

— Большая трагедия?!.

Отчего она так меня раздражает? И если уж так сильно раздражает, чего я все время ей звоню? Я знаю ответ на этот вопрос.

Когда-то давно, раз или два, мне с ней было легко и просто. Набирая номер ее телефона или приезжая к ней, я который раз надеюсь, что снова будет легко и просто…

— Ксю, я сейчас приеду.

— Как хочешь… И я еду.

Итак, передо мной стоит простая задача. До восьми часов вечера раздобыть сто долларов.

Сама задача действительно проста. В ней все предельно ясно. Сложность заключается в ее решении.

Сейчас полдвенадцатого. В моем распоряжении девять часов тридцать минут.

Мысленно я роюсь во всех своих карманах, хотя понимаю, что найти в них хоть копейку как раз абсолютно немыслимо. Ибо в памяти еще свежо воспоминание о том, как я рыскал вчера по всей квартире в поисках двадцати пяти копеек, которых не хватало на пачку сигарет; и которые я так и не нашел, и обещал их толстой, краснощекой продавщице сегодня занести.

Выходит, необходимо найти сто баксов и еще двадцать пять копеек.

Я закуриваю.

Тридцать минут, решил я, потрачу на раздумья.

Покуривая, я внимательным образом и с грустью оглядываю свою комнату. Продать в ней, к сожалению, нечего. Хотя в ней есть много чего: стул, стол, продавленный диван, торшер с искривленным позвоночником, улыбающееся лицо Гагарина в пластмассовой рамке, мое задумчивое худое лицо в овальном зеркале на стене, большая пепельница в виде морской ракушки, на краю которой разлеглась голая девица, и такие же, как девица, голые книжные полки. Но ни за один из этих предметов никто не даст больше, чем я должен краснощекой продавщице.

Есть, правда, телевизор. Но он не продается. По двум причинам. Во-первых, ему — старому, черно-белому, двухканаль-ному — такая же грош цена. А во-вторых, для меня он бесценен. Единственная радость в жизни. Придешь ближе к ночи домой, включишь его, а свет — наоборот, и сидишь перед ним в голубом сиянии, смотришь. Уютно. И не так одиноко кажется, как оно на самом-то деле есть. Пусть даже фигню какую-то показывают. Ничего. Можно и переключить. Один раз. А если и там фигня, то можно вовсе выключить. И завалиться спать. Все лучше, чем прийти и сразу спать от тоски, потому что тихо, как в гробу, и ни смотреть, ни включить — ни выключить. Нет, телевизор я не продам. Ни за какие богатства в мире. Ну разве только баксов за сто. Плюс двадцать пять копеек. Уж очень мне эти деньги сегодня нужны. Однако где ж такого дурака, готового совершить подобную покупку, сыщешь? Таких дураков вообще быть не может! Потому как если человек дурак, то вряд ли у него и деньги имеются, и наоборот, если деньги есть, то не такой уж он и дурак.

Ладно, хватит думать о дураках и деньгах в общем! Пора, брат, думать о конкретной сумме и конкретных людях! А именно: какой дурак даст мне взаймы сто долларов? (Хрен с ними с двадцатью пятью копейками, их вообще можно у любого встречного попросить!)

Для начала я составил длинный список, состоящий из имен всех моих друзей, родственников и просто знакомых, и даже малознакомых, мне людей. Получилось ровно сто человек. Вот уж действительно, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Потому как если б каждый из них отстегнул бы всего лишь по одному доллару, то… Но, к сожалению, список уменьшился почти вдвое после того, как я вычеркнул тех, кому я уже должен. Потом я вычеркнул тех, кто и сам вечно в деньгах нуждается — еще минус человек двадцать. И наконец, вычеркнул имена тех, с кем я был в ссоре всерьез и надолго. Итого, из ста имен осталось шестеро.

Моя первая жена Вика. Моя старшая сестра Анжела. Ее отец — мой отчим — Вячеслав Борисович. Одноклассник Костя Воронцов. Наша учительница по русскому языку и литературе Анжела Николаевна. И соседка Люда.

Звонить я никому из них не стану. Просить деньги взаймы по телефону гораздо легче. Это так. Но столь же легко в подобной просьбе по телефону отказывать. Знаю по себе.

Пусть мне будет нелегко, но и им будет тяжелей отказать.

Аида, Никита! Пора!

Вдавливаю окурок в ракушку. Ишь, богиня, разлеглась. Вся в пепле, точно в пене морской.

Плащ беру, на всякий случай. Вчера по телеку дождь обещали. Где он ударит точно — скрыли. Выразились туманно: местами — дождь. А ведь я сегодня буду в разных местах города. Значит, встреча неизбежна…

Все-таки я оптимист.

Людмила живет одна. Давно. Настолько давно, что уже перестала верить. Но не настолько, чтобы перестать надеяться.

На вид ей лет тридцать. Это значит, что ей около сорока.

Звонок стихнуть не успел, а дверь входная передо мной уже нараспашку. Вроде как она ждала, что к ней заявятся. Наверно, поэтому под халатом у нее ничегошеньки, только тело, налитое соком…

Она, открыв дверь настежь, не дает опомниться ни мне, ни себе словами:

— Какая неожиданность.

Я слышу свой голос охрипшим:

— Не ждала? Что я говорю?

Но недолго я удивляюсь произнесенному вопросу, потому что начинаю удивляться своим последующим действиям: я вхожу и притягиваю к себе это изголодавшееся по мужским рукам тело. А оно, такое большое, оказывается таким легким. Я кружу его в вальсе страсти. Раз, два, три… На себя, вверх, и вперед — по коридору, потом направо и на диван…

Ее белые руки спускаются от пуговицы к пуговице… Плащ был брошен в прихожей… Я выскальзываю из рубашки и брюк… Помогаю ее белым рукам освободиться из тесных объятий рукавов халата… Еще мгновение — и мы уже одно целое.