Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

Хотите — верьте, хотите — нет, но буквально через месяц они поженились. А чтоб вы не думали, что это сказка, я честно признаюсь, что через три года они развелись. Ничего не попишешь — характерами не сошлись. Они снова стали жить отдельно. А свою дочь он часто видит в окне напротив.

Утром меня разбудила зубная боль.

Зуб этот тревожил и раньше — в последний раз накануне вечером, — но то была терпимая боль, ноющая, ненавязчивая… К ней скоро привыкал и мог игнорировать. В крайнем случае, я уделял ей внимание каким-нибудь дешевым обезболивающим.

Теперь боль, возмужав, искажала лицо и пронзала все мое тело насквозь.

Целый день я провел в невероятных муках и в безуспешном самолечении.

Бомбил воронку проклятого зуба таблетками анальгина, придавливал ломтиком сала, полоскал содой, травил никотином и даже пытался замаливать, давая Господу Богу клятвенные обещания, что если боль пройдет, я брошу курить и заниматься онанизмом.

Боль не проходила.

Я то метался по квартире, то, свернувшись калачиком на диване, покачивался из стороны в сторону, стараясь убаюкать зубную боль.

Ближе к вечеру, часам к семи, за мной зашел Брюховецкий. Принес голубцы в литровой банке. После смерти матери, с пятнадцати лет я жил один, и Брюня время от времени — вот уже четыре года — подкармливал меня.

— Похавай, — сказал он, — и пойдем прогуляемся.

Я знал, что скрывается за этим безобидным предложением. Прогуляться — означало, как обычно, ходить по улице и провоцировать крутых на драку.

В середине девяностых крутых было много. В кого ни плюнь — все крутые, все бригадные…

Редкий вечер обходился без драк.

Местная братва неоднократно делала нам замечания. Старшой их, Куринной, говорил, дескать, вашу мать, пацаны, что за беспредел вы на районе устраиваете. Что ни день — инцидент, а то и несколько. Без понятий, в наглую, кого попало… Тупо! А главное, говорит, себя пожалейте. Ведь рано или поздно, нарветесь! Либо завалят вас, либо менты закроют. Оно вам надо? Некуда энергию девать? Скажите, мы найдем ей куда более практичное применение. Вопросы?

Вопросов не было. Слегка оправдываясь, мы виновато кивали, каялись…

Пару дней мы держали себя в рамках приличия. Дышали тише мышат. Потом что-то вдруг обязательно случалось. Кто-то нам что-то не то сказал, как-то косо посмотрел, зацепил… Ну, и понеслась!.. И на следующий день, и на следующий… Ну не любили мы, терпеть не могли всех этих модных и крутых, всех этих псевдоавторитетов в дорогих шмотках и с дешевыми понтами.

Но на сей раз я Брюне сказал:

— Не могу. Зуб болит.

— Зуб? — переспросил Брюня и показал кулак. — Давай выбью.

Брюховецкий, в отличие от меня, парень здоровый, накачанный. Кулак его с мою голову. И юмор у него соответственно тяжелый, грузный такой.

— Иди ты в жопу, — говорю. — Я серьезно. Боль такая, прямо с балкона сигай.

— Тогда сначала ко мне. Я тебе такую таблетку дам — любую боль как рукой снимает.

Звучало это убедительно, а может, мне просто очень хотелось в это верить. Я накинул кожаную курточку, кепчонку…

Брюховецкие жили в соседнем подъезде на последнем этаже, в большой четырехкомнатной квартире.

Мы отправились, по своему обыкновению, через крышу.

Лишь только мы вошли, пока я закрывал дверь, Брюня исчез в неизвестном направлении. Я минут пять потоптался в прихожей, затем отправился на его поиски.

Вся родня Брюни была в полном сборе.

Мать его, прижав плечом телефонную трубку к уху, препарировала на кухне полудохлую рыбу и обсуждала с подругой последний роман Лукьяненко. Дед в бабушкиных очках вычесывал на балконе у Ральфа блох. Отец в гостиной, развалившись на кушетке с пультом в руке, безостановочно перелистывал телеканалы и ворчал, что по выходным смотреть нечего. Рядом сидела в кресле бабушка и тихо удивлялась, куда подевались: ее очки, телефон и дедушка.

Никто из них не обращал на меня особого внимания. Только дед буркнул что-то, чего я не разобрал, то ли «опять ушла блоха», то ли «блядь, нашли лоха».

Слоняясь по квартире, я даже заглянул в детскую. Иван-а — младшая Брюнина сестренка пяти лет — рисовала, напевая, как всегда, на несуществующем языке:

— Клюнзя блитке торчи, ляпки жопля скло-о-ось, сюскад- раскли спорли, о-о-ось!

— Что ты рисуешь?

— Это… такая… — запинаясь отвечала Иванна, склонив голову набок, — ну, это такая… абстракция…

Я, заинтригованный, подошел ближе.

— Какая же это абстракция? — спросил несколько разочарованно. — Это трактор.

Подумав, Иванна согласилась: — Да, это такой… абстрактор.

— Потрусаючи! — сказал я так, как это слово произносила сама Иванна.

— Не потрусаючи, — поправила она, — а потрусающе!

— Изюмительно!

— А давай поиграем в одну игру, — предложила Иванна.

— В какую? — я присел около нее на корточки.

— В игру «Девочка и вентилятор». -Научи.

— Уф, ну и жара! — воскликнула она и, ткнув пальчиком в мой нос, приказала: — Дуй!

И подставила лицо, прикрыв карие глазки. Я дунул.

— Еще, еще! Уф, ну и жара! Аж сердце разрывается!

— Это и вся игра? — Дуй!

— Мне надоело, Иванка. Я больше не хочу быть вентилятором. Это грустно. Грустно быть вентилятором.

— Но ты вентилятор! — Аты кто?

— Ая нажала!

— Изюмительно! А другая игра есть?

— Давай в «Девочку и лошадь»! Ты какой будешь лошадью?

— Не знаю даже. Ну, допустим… такой… белой в серых яблоках.

Иванна растерянно захлопала ресницами.

— В яблоках не бывает… В яблоках только черви бывают.

— В общем, да.

Дурацкие игры, подумал я. Хотя… Хотя почему дурацкие? Помню, в детстве моей любимой игрой была «Из последних сил». Играл я в нее один. Долго перестреливался с воображаемым противником — Черным Биллом, к примеру — пока тот не попадал мне прямо в сердце. Истекая кровью, я падал на пол, открыв рот и закатив глаза. Черный Билл, глумливо усмехаясь, подходил ко мне… И тут я, из последних сил, игнорируя пулю в сердце, стрелял Черному Биллу в лоб. Да еще говорил что-нибудь напоследок: «Вот мы и в расчете!» или просто: «Умри, сука!»

Я вернулся в прихожую. Появился и Брюня.

— Куда ты пропал? — спросил он раздраженно. — Тебя искал.

— А я тебя. На, держи! — Он протянул мне на ладони таблетку: — Глотай! И пойдем, мать хлеба просила купить.

— Ну, прошел зуб? — спросил Брюня на улице, когда мы подошли к коммерческим ларькам.

— Так рано еще, минут пять прошло. А чего мы сюда? Тебе же захлебом…

— Курить охота, а сигарет хрен целых ноль десятых. Мать, правда, дала десятку…

Саша пригнулся к окошку.

— Манюня, дай пачку сигарет в долг. Мы тебе после первого же удачного грабежа отдадим.

— Ты мне деньги за прошлое верни, — послышалось из окошка.