Наталья Елизарова - Жмых

Всё началось со злополучной листовки. Я обнаружила её случайно, перебирая в папках старые этюды. На первый взгляд, это был один из остроумных и забавных шаржей, на которые Антонио был мастер. Помнится, когда-то он и меня «осчастливил» подобной шпилькой. Только теперь всё было гораздо серьёзней: он глумился над сильными мира сего. Но самое страшное заключалось даже не в этом рисунке, делавшим нашего президента посмешищем, а в надписи под ним: точно вооружённые до зубов солдаты, стройными рядами стояли чёрные зловещие буквы, и этот рубленный типографский шрифт таил большую угрозу, чем даже само содержание текста: «Жетулио Варгас — зло, которое необходимо выдрать с корнем. Благодаря ему, бразильские труженики, работая с утра до ночи, не покладая рук, голодают, а доходы, приносимые полями, тратятся в городах богатыми тунеядцами или уплывают за границу»… Когда Антонио вошёл в комнату, я потребовала у него ответа.

— Просто глупые каракули, — забирая бумажку, спокойно ответил он.

Непривычно сдержанные интонации, в которых сквозила какая-то несвойственная ему суровая отрешённость, не на шутку встревожили меня.

— Нет, не просто каракули… Это отпечатано в типографии! Сколько ещё таких копий существует?.. Во что ты ввязался, Антонио?

— Не во что я не ввязывался, — не поднимая глаз, отозвался он. — Этот рисунок — в единственном экземпляре. Где-то увидел что-то подобное и скопировал.

— Ложь! Я знаю твою руку — этот рисунок сделал ты.

— Ну, допустим… — в его голосе я уловила оттенки зарождавшегося раздражения. — Не понимаю, чего ты так завелась из-за пустяка?

Я указала ему на лежавшую на тумбочке кипу газет, превратившихся в последнее время в один сплошной репортаж из зала суда над оппозиционерами Варгаса:

— То, что ты называешь пустяком, может стоить тебе свободы.

— Ты преувеличиваешь.

— Не лезь в политику, Антонио! Это не кончится добром.

Последнюю фразу я прокричала уже ему вслед — не захотев меня слушать, Антонио попросту ушёл из дома, хлопнув дверью. Вызвав к себе в кабинет Отца Гугу, я сразу взяла быка за рога: скрытничать не имело смысла — обычно этот прощелыга обо всех моих делах был осведомлён лучше меня самой.

— Я хочу знать всё, что вам удалось разнюхать об Антонио…

Искоса посмотрев на меня, он усмехнулся — взгляд этой продувной бестии красноречиво вещал, что меня считают идиоткой. Невольно вспомнились бывшие компаньоны — Тимасеос и Сантьяго: почувствовав во мне слабину, они смотрели точно также: покровительственно, с оттенком лёгкого презрения. Я подумала о том, насколько верным в своё время оказалось моё решение не подпускать Гугу к финансам, поручив ему лишь ведение хозяйственных дел.

— Ну, что вы, мадам, как можно… вы ведь запретили следить за ним. Сказали, что он якобы ваш муж и вы ему доверяете… — ядовито ужалил он.

— Перестаньте скоморошничать, Гуга! Мне прекрасно известно, что вы собираете на него компромат, потому что хотите нас поссорить. Спите и видите, как мы разругаемся!

— Поссорить вас — такую нежную и любящую пару? — он изобразил прекрасно сыгранное удивление, а следом за ним — возмущение и обиду. — Как можно! Вы несправедливы ко мне, мадам.

…Что же мне напоминает эта гаденькая, змеящаяся ухмылочка и блестящие глазки-бусинки?.. Что-то очень знакомое и вместе с тем далёкое, полузабытое…

— Не стройте из себя шута горохового! Я говорю с вами вполне серьёзно.

…На фазенде дона Амаро у меня был сокровенный уголок, куда я убегала при первой возможности и пряталась от цепких глаз опекуна — небольшая расщелина в одном из огромных белых валунов, длинной цепью выстроившихся вдоль берега мутной жёлтой реки. На подножиях замшелых камней, прикрытых узорчатыми листьями папоротника, любили восседать уродливые, похожие на древних ящеров, игуаны [65] Крупная ящерица. . Острые когти на коротких лапах, массивный колючий гребень и чешуйчатый длинный хвост заставляли вспоминать о сказочных драконах, изрыгающих пламя…

— Что вы хотите узнать об этом кобеле такого, чего ещё не знаете? — не удержавшись, съязвил он.

— Его потаскухи меня не интересуют. Мне нужно знать, с кем он встречается кроме них.

…Слегка наклонив приплюснутую бугристую голову, моргая подвижными и вместе с тем усталыми и мудрыми глазами, игуаны, казалось, размышляют о чём-то вечном, недоступном человеческому пониманию. На какой-то миг из их пасти вырывается тонкая красная лента, хватает зазевавшуюся стрекозу, и тут же прячется в недрах массивного, набрякшего тяжёлыми складками, подбородка…

— Со своими нищими мазилами, разумеется! Транжирит ваши деньги — у него занимает вся Копакабана.

— А ещё? — нетерпеливо перебила я; Отец Гуга не преувеличивал: щедрость и расточительность Антонио Фалькао, действительно, стала притчей во языцех, а богема буквально кормилась с его руки.

— Ей-богу, мадам, это всё, что я знаю!.. Что-то случилось?

Похоже, он говорил правду. Единственная ниточка, за которую я судорожно зацепилась, оборвалась. Посвящать Отца Гугу в дело столь деликатного свойства я не собиралась: это было бы крайне неосмотрительно и рискованно.

— Да нет… ничего… — я дала понять, что разговор окончен.

Он сощурил маленькие крысиные глазки.

— Распорядитесь, чтобы я проследил за ним, мадам?

…Игуаны только на вид были страшными, но стоило топнуть на них ногой, как они молниеносно и бесшумно ныряли в зелёную изгородь…

— Нет, не нужно… И не называйте меня больше мадам! Сколько раз говорила! Мы не в салоне… Забудьте это дурацкое прозвище раз и навсегда! Теперь у нас легальный бизнес.

…Одно резкое движение — и камень опустел…

— Как прикажете, ма… сеньора Антонелли.

В тот раз мне ничего не удалось разузнать о происхождении этой злосчастной листовки, но, как говорят, сколько веревочке не виться, а кончику быть.

Очень скоро Антонио обратился ко мне с необычной просьбой: он заявил, что постояльцы гостиницы мешают ему работать над новой картиной и предложил по истечении месяца отказать им в дальнейшем проживании. «Пусть ищут себе другое прибежище, — сказал он. — Меня бесит постоянное мельтешение незнакомых личностей туда-сюда. Я не могу сосредоточиться». Интуитивно чувствуя какой-то подвох, я в упор смотрела на него, пытаясь поймать беглый ускользающий взгляд — здесь явно было что-то не так: я слишком хорошо знала сумасшедшую, неуёмную натуру Антонио, привыкшую жить в сумбуре и хаосе, чтобы поверить, что его может раздражать присутствие чужих людей. Когда я сказала ему об этом, он сделал заход с другого бока: «Давай пошлём всех к чёрту — только ты и я! Так хочется побыть вдвоём». Разумеется, я снова не приняла его всерьёз, более того, его второй демарш был ещё более неискренним и подозрительным, чем первый. Увидев, что ничего не вышло, Антонио начал канючить, как ребёнок, рассказывая какие-то небылицы с водевильным привкусом про двух милых голубков, страстно жаждущих соединиться, про несчастную женщину, сбежавшую от мужа-тирана с молодым любовником, про ревнивого и мстительного рогоносца, преследующего влюблённую пару по всему свету. Под занавес этой слезливой, душещипательной истории последовала горячая мольба — очистить нижний этаж гостиницы от посторонних, а комнаты сдать молодым. Едва я попыталась воспротивиться, как меня срезали ловкой подножкой — чтобы мне как хозяйке гостиницы не пришлось нести убытки, герой-любовник, умыкнувший барышню из семейного гнёздышка, готов компенсировать упущенную прибыль и оплатить стоимость всех пустующих комнат. «Артур — мой лучший друг, ему я всем по гроб жизни обязан, — клялся и божился Антонио. — Помочь ему — мой долг»… У меня не было ни малейших сомнений, что он врёт. Игра в кошки-мышки, в которой мне отводилась роль недалёкой и легковерной мыши, понемногу начинала выводить из себя. «Перестань юлить, Антонио! Что ты затеваешь? — напрямую спросила я. — Я не настолько глупа, как ты думаешь… Если ты рассчитываешь, что сможешь поселить в моём доме одну из своих потаскушек…». Судя по усмешке, которая промелькнула по его губам, я поняла, что ошиблась — дело не в женщине. Но единственная возможность, которой я располагала, чтобы выяснить правду, — это увидеть врага в лицо. И потому я сделала вид, что меня тронула красивая легенда о неземной любви.