Леонид Жуков - Злая фортуна

В проходящих сценах, изображенных короткими хорами, драматизм достигает наивысшего напряжения. Благодаря ритмической пульсации и мелодическому остроумию хоры звучат подпугивающе, напоминают алмаз, блещущий впотьмах.

Оркестр оперы мрачен. Даже в бравурной музыке бала нет веселья, а только настороженность, пахнет грозой и замысловатым смехом сквозь слезы. Цельность колорита оперы сгущает картинность обстановки и еще больше насыщает ее лейтмотивностью содержания. Кто еще мог в сцене ночной грозы так изобретательно додуматься применить мужской хор с закрытым ртом, подражающий завыванию ветра? Ненасытная жадность к средствам выразительности, стремление к бесконечному совершенству и ломка форм делают Верди похожим на скрягу, черпающего из своего таланта бесконечные сокровища. В этом отношении он был в форменном смысле неиссякаемым бездонным кладезем.

Все самые жизнеспособные мелодии, утвердившиеся в литературе, не сходящие с уст меломанов, принадлежат Верди. В этом отношении он перещеголял всех композиторов, живших до и после него. Когда незадачливые сочинители говорят, что вся музыка уже давно написана, то в этом, по крайней мере, не без преувеличения можно было бы упрекнуть Верди.

«Риголетто» Верди считал своей лучшей оперой и гордился ею. После постановки оперы он сказал: «Я доволен собой и думаю, что больше никогда не напишу ничего лучшего».

И вот ничтожные пигмеи, в окружении которых суждено было ему скучать, как благородному растению среди сорняков, чинили ему козни. Его не приняли в консерваторию, которая называется теперь его именем. Когда он приехал девятнадцатилетним провинциалом в Милан, чтобы учиться, его обвинили в бездарности и прозвали за скрытность характера и резкость манер «медведем из Буссето», имея в виду название провинции, откуда он прибыл. Его слушал Ролла, тот самый Ролла, у которого учился Паганини. Если Ролла сказал генуэзскому мистификатору, что ему у него нечему больше учиться, то талант скромного самоучки он проглядел. Теперь такие профессора, как Ролла, представляются нам историческими чудовищами, великими инквизиторами, вампирами в париках.

Молодой музыкант, оторванный от деревенского хозяйства, бедно одетый и одинокий в незнакомом городе, тяжело переживал горькое разочарование. Спустя полвека композитор так вспоминает этот факт: «Я подал письменное прошение о принятии меня платным учеником в Миланскую консерваторию. Когда я был подвергнут экзамену, старик Ролла сказал мне: «Не думайте больше о консерватории; ищите себе учителя в городе; я вам советую Лавинья или Негри». Больше я ничего не слышал из консерватории. Никто не отвечал мне на мое прошение».

Стоит ли говорить о том, что по вине этих ничтожеств Верди могло бы не быть? Горько осознавать вездесущность и власть серого большинства над художниками, которые никогда не рождаются вельможами. Но гению свойственна убежденность в правоте того дела, которому он служит, поэтому он с особым упорством преодолевает драматические и трагические коллизии.

В наше время стало еще труднее: теперь консерваторий стало меньше и появились лауреаты, специальность которых культивируется с детства и приравнивается к борьбе с боязнью эстрады. Среди них яркая индивидуальность теряется, как щепка в море, как бледный лик среди бесчисленных восставших мертвецов в судный день.

Да, он был похож на медведя отчужденностью от людей и замкнутостью; был неразговорчив, мрачен. Худой и угрюмый, с низко опущенной головой и пересохшими губами, он тяготился людьми и неудовлетворенность в общении с ними переживал мучительно. Его происхождение замечательно бедностью, как и происхождение всех его собратьев.

Джузеппе Верди родился в деревне Ронколе. Довольно долго не учился, ухаживал за больной сестрой, помогал родителям по хозяйству и выполнял обязанности приказчика в лавке. Доходы отца были ничтожны. Семью не покидала нужда. Ребенка не баловали, он часто был предоставлен самому себе, что наложило отпечаток замкнутости и нелюдимости на его характер.

До слез трогает надпись на поломанном спинете, этом единственном инструменте, бывшем в распоряжении мальчика. Эту надпись сделал деревенский мастер, починивший маленькому Джузеппе его единственное достояние: «Я, Стефано Кавалетти, заново сделал эти молоточки и обтянул их кожей и также приделал педаль. Все это я сделал даром, видя хорошие способности, которые проявляет мальчик Джузеппе Верди, обучаясь игре на этом инструменте. Этого с меня довольно, 1821 год».

Тяжела была жизнь этого незадачливого итальянца, родившегося в мир семенем, брошенным на неблагодатную почву. Рано постигли его удары судьбы. Не успел он жениться на Маргерите Барецци, дочери своего учителя и наставника, как судьба отняла ее у молодого музыканта. В разгаре лета 1840 г. Маргерита погибла от острого воспаления мозга. Вот что Верди пишет об этом в своих воспоминаниях: «…надо мной разразились ужаснейшие удары судьбы. В апреле заболел мой малыш. Ни один доктор не мог найти причину болезни: ребенок, медленно угасая, скончался на руках обезумевшей матери. Спустя несколько дней заболела моя дочь и также умерла! Но и этого оказалось недостаточно. Заболела Маргерита, и из моей квартиры вынесли третий гроб… Я остался один, совсем один! Вся моя семья умерла!.. И в этом ужаснейшем душевном состоянии я должен был сочинять комическую оперу!»

Вынести эти удары в целомудренном возрасте было непосильно трудно: негде было взять мудрости и опыта, этих помощников в несчастье. И тут с удесятеренной силой формируется его непреклонный характер, кипучая страсть к творчеству толкает его на нечеловеческий подвиг. Он с головой уходит в сочинение оперы. Так появляется «Набукко», после которого слава маэстро становится на прочные колеса. Эта страсть выливается в бомбу, способную взорвать не только каменное сердце, но и оживить чурбана.

Замкнутость и горячность его натуры в расцвете сил необычайна. Об этих чертах характера свидетельствует исторический случай. Когда в салоне до него донеслись слухи о новом веянии Вагнера, он вспылил. Аккомпанируя Джузеппине Стреппони, блестящей примадонне, сделавшейся его женой, он, как требовательный художник, настаивал на многократном повторении, добиваясь качества исполнения. Взбешенная Стреппони не выдержала и воскликнула:

— Вам не нравится ваша музыка? Тогда поучитесь у Вагнера!

— Всюду Вагнер! — вскричал Верди. — Хватит с меня, пусть отныне пишет только Вагнер!

Разгневавшись, он схватил нотный лист с рояля, измял его и порвал в клочья. Решительным шагом вышел из гостиной, еще больше почернев с лица. Потом быстро отошел, но его долго пришлось уговаривать, чтобы он снова сел за рояль.