Олег Ермаков - Песнь тунгуса

— Ты печку слишком раскочегарила. Как зимой. В стужу — самое то. Я уже согрелся. И не чувствую себя цуциком и мокрым воробьем. Да! Так, что они сказали?

— Кто?

— Ну, Левенбук-бамбук и профессор.

— Ах… О чем? Я уже не помню, о чем речь-то?

— О шагах воробья за час.

— Ответ в их дурацком духе: воробей не шагает, а прыгает. Гы!

— Хм…

— Ку-ку, брахман!

— Ну, они мне все равно нравятся с детства.

— …которое не кончается. По-моему, тут все близко к сердцу приняли завет Иешуа Га-Ноцри и стали и вправду детьми.

— Опять какие-то ваши ленинградские штучки.

— Почему же? Это общечеловеческие штучки, как ты выражаешься. Ты что, не читал Булгакова?

— Нет.

— Ах да, ты в основном почитатель Еврипида. И… как его? Художника из Штатов? Ну, что в Гренландию ездил? Рокуэлла Кента. А жил еще на свете Булгаков, русский. Он, кстати, в ваших смоленских краях начинал работать врачом еще при царе. И написал как-то роман «Мастер и Маргарита». Вон и по радио тебе говорили, забыл? Роман напечатали в журнале «Москва». Но в урезанном виде… Завари чай, а я пока… Где ложка?.. Мм… Ничего, еще немного… Речь там… речь, ну, это глупо пересказывать. Сказал бы заранее, я привезла бы. У нас книга полная, изданная «Посевом». Папе достали.

— Ну хотя бы примерно, в двух словах?

— Ой, да не насыпай ты столько заварки! Это же чифирь! Ужас!

— Можно еще вскипятить воды и разводить.

— …Так, сколько уже варится?.. Ну, хорош. Ок! Все за стол. Сухари вместо пирожных. Чифирь вместо шимпанского. Жаль, нет семечек. Прошу!.. Но только приоткрой дверь, а то, как в бане…

— Хоп, хэй-хоп! Наконец-то!.. И что там было дальше?

— Дьявол прибыл в Москву.

— У Еврипида бог Дионис — в Фивы.

— Хм, хм… Что дальше? В двух словах?

— Все сошли с ума. И царь пошел войной на гору, где мед и млеко текли. Дионис, по-моему, был богом-анархистом. И звал всех на гору. Такой клич был: на гору.

— И вот мы на горе.

…

«Филю-вилю-фитью-тьюуои!»

«Чжаа-чжаа!»

«Чжуэк-чок-чок-чок! Чжуэк-чок-чок-чок!»

«Филю-вилю-фитью-тьюуои!»

— Здорово после дождя. Как чудесно пахнет! Всеми цветами, и травами, и деревьями.

— И камнями. И бревнами.

— Ох, ну не знаю. Я о живом, ты… Вон птица. Кто это? Вон, на ветке. Да вон, на кедре. Серая с желтеньким.

— Не знаю. Яичница какая-нибудь.

— Ха-ха. Я думала, ты настоящий лесник.

— Я еще только учусь.

— Не волшебник, а только учишься… Но меня ты сюда выманил.

— Ты была уверена, что меня еще не забрили?

— Представь себе.

— Пытаюсь.

— Ты что, не веришь мне?

— Верю.

— Нет, в твоем голосе нотки…

— Какие еще нотки?

— Такие.

— Нет никаких ноток.

— Нет, есть, есть, я же прекрасно слышу.

— Сейчас заберусь на вышку и поклянусь, что это не так. Нет никаких ноток. Нет!

— Отпусти меня!

— Не отпущу! Понесу и брошу в море.

— Пусти же!..

— Не-а!

— А если уронишь?!

— Не на того нарвались, миссис… Я старый ковбой.

— Что за чушь? Какой ковбой?.. Кем тогда ты меня считаешь? Коровой или кобылой?

— Корова может быть священной, рогатой богиней Луны или любовницей Зевса. А кобылица — небесной. И хватит спорить, я заметил, что это одно из твоих любимых занятий. Пора на вышку осматривать горизонты.

— Какой еще пожар после такого дождя?

— Ну, просто хочу посмотреть.

— А лестница мокрая, да? Тебе хочется все превратить в древнебайкальскую или какую там трагедию?.. Лучше займемся уборкой территории.

— Что тут убирать?!

— Щепки, сучки.

— Ну уж я тогда порублю дрова.

…

«Ху-хух-хууу-уугг!»

— Это кто?

— Кто там? Откройте, это я, дядюшка Филин.

— Филин? А как будто какой-то мужик духарится в кустах.

«Хух! Хухух-ухх!»

— Я все-таки полезу на вышку.

— Как хочешь.

…

— Ооооо! Огоооо!

«…ооооо!.. гооо!..»

— Ничего не видно-о! Охо-хо! Всюду туман! Поселок накрыыыт! Море тоже! Только наша гора и есть! И ничего больше! Ничего и никого тут нет! Только мы с Кристей! Огогого! Эээйй! Слышишь, Усадьба? Слышишь, Седьмой Кит? Это весть нового заповедника! Да здравствуют Лао Цзы и Чжуан Цзы! А еще Орлан Окуджава! В клюве у него ключ мира! Огогооо! Долой технику! Кроме почтовых самолетов! И транзисторных приемников! Долой границы и замки! Миру — мир и море! И день как год!

…

«В эфире музыкальная программа „После полуночи“».

…Илья Любимский, стихи Сергея Есенина, «Серебряный ветер», поет Яак Йоала.

— Ох, какая ерундовина.

— Ну, по-моему, ничего.

— Это? Перестань. Какие-то муззигзаги. А мелодии нет. И вообще не люблю Есенина.

— Не любишь?

— Нет. Всю эту пьяную тоску-кручину купеческо-крестьянскую, ну, то есть как будто приказчик с цветком в петлице изливает свои чувства.

— Подожди, может, что-то еще будет…

«Песню Раймонда Паулса на стихи Роберта Рождественского „Любовь настала“ поет Ольга Пирагс.

Хххррр…. Ссссшшшш…»

— Ну вот! Что там?

— Не знаю, волну сбило… Наверное, Седьмой Кит проплыл. А тебе что, понравилось?

— По крайней мере просто, без затей, мелодия хорошая. Ее можно и насвистеть. И никаких шелков в березах из трактирного окна… Ой, что это? Слышал? Выключи ты эту хрипелку!..

— Что?

— Тссс.

— Какая-то птица.

— Снова филин?

— Вроде нет. Не понял. Где-то в стороне моря. Над морем.

— Давай так посидим, послушаем. Ты же сам сегодня проповедовал, мол, без технических штучек.

— Тогда надо и лампу потушить. А свечку зажечь.

— Ой, лампа. Светоч прогресса. Керосинка.

— Техника все же. А как же.

— Олег!.. Смотри! Видел?.. Кто-то у окна стоит… Мама, мама, мама…

— Да где?..

— Стоит, смотрит… мама, мама, мама…

— Да нет… Это… это… туман завихрился… Или ветка… Или…

— Какая ветка? Перед окном? А туман не увидишь. Ты его видишь?

— Нет.

— И я. Возьми ружье.

— Чтобы уже по… классику…

— Перестань! Тише. Слушай. Слышал?

— Нет.

— Да кто-то вздохнул так: вваах!

— Грузин, что ли?

— Ой, ну хватит тебе!..

— Значит, египтянин, они восточные люди все так вздыхают: вах!

— Дай же послушать!..

— Да пожалуйста, слушай на здоровье.

…

— Ну, все? Можно дышать?

— Можно. Но меня удивляет твоя слепота и глухота.

— Слепоглухой. Я думал, ты сразу это поняла. Что я слепоглухонемой. Еще когда мы встретились на поселковом аэродроме в прошлом году.