Александр Карнишин - Будни директора школы [СИ]

— Ну? И где тут подписи? Я вижу анонимку. И больше ничего. Анонимки не рассматриваю.

— Но это мы все решили?

— Все, значит? Значит, если по одному вас всех ко мне завести и спросить, подписывал ли он такую бумажку, то все скажут — «Да»?

— Ну-у-у…

— Что замялись? Вы мне под дверь анонимки подсовываете, а потом на весь класс киваете? А? — грозно нахмурил он брови.

— А если… А если мы с подписями принесем? — храбро выступила вперед девочка. — Вы тогда не будете ругаться?

— А я и не ругаюсь. Я просто с анонимками не разбираюсь.

— Значит, надо, чтобы были подписи?

— Не надо.

— Ну, почему? Он нам мешает, этот Иванов! Он нам учиться мешает!

— Я не буду заниматься вашим Ивановым, даже если вы все подпишете эту бумажку, — кинул «анонимку» на стол директор школы.

— Вы нам не хотите помочь?

— Не хочу. Я за справедливость. Вас тридцать, а Иванов — один. И вы думаете, что когда тридцать человек жалуются на одного — это справедливо?

— Но он же мешает, — куксилась школьница, а ее одноклассник молчал, уперев взгляд в пол.

— Он вам мешает? Один? Вам, тридцати? Ах, какой сильный мальчик! Ах, какой страшный мальчик! Запугал весь класс! Класс теперь на него директору школы жалуется! — директор заламывал руки, хватался за голову, закатывал глаза и вовсю играл горе и непонимание.

— Идем, идем, — дергал девчонку за руку паренек.

— Так, вы не будете нам помогать? — еще раз уточнила она.

— Нет. Не буду. И прошу всем своим знакомым сказать: директор очень не любит анонимок. А еще — очень не любит слабаков! А теперь: марш на уроки! — страшным голосом прорычал директор, и два пятиклассника, не оглядываясь, рванули бегом из его кабинета.

«Ну вот… Напугал девочку, наверное… Но, ведь, анонимка. Тягу к анонимкам надо искоренять с детства. Чтобы даже и думать об этом не могли».

— Ну, что, граждане хулиганы, тунеядцы, алкоголики, пьяницы…

— Мы не пьяницы, — бурчат опоздавшие к звонку и задержанные дежурными под дверью директорского кабинета.

— Ну, хорошо! Тогда так: здравствуйте, господа опоздуны и опозданки!

— Мы не опозданки! — звонко кричат восьмиклассницы и хохочут в голос.

— Чего вы обзываетесь, — бурчат старшеклассники.

— А я не обзываюсь. Это я факты констатирую. Как вас еще называть? Опоздали? Опоздали.

Директор школы прошелся перед строем: десять человек на школу в тысячу с лишним учеников — совсем немного.

— Порядок знаете?

— Знаем, знаем… Чего уж… Не в первый раз…

— Именно, что не в первый. Так, по парам — и вперед. Главное внимание коридорам и первому этажу. Дежурные, выдать им ведра-тряпки и проконтролировать.

— А что нам напишут в журнале?

— Как это — что? Прогул запишут. А как иначе?

— Но мы же полы мыть будем…

— Не опоздали — мыл бы дежурный класс. А так — сами виноваты. Я мог вообще дверь закрыть со звонком. Но даю вам себя проявить и показать с лучшей стороны. Хоть отговорка будет, что на школу трудились…

Директор повернулся и скрылся за дверью, а опоздавшие потянулись за дежурными по этажам — отмывать школу.

Начинался третий учебный год директора школы. Вернее, двух с половинный, потому что в школу он пришел в феврале, зимой, на замену не справившемуся очередному директору. Школа была молодой, в том году в ноябре ей исполнялось только десять лет. То есть, выпускать пришлось тех детей, которые пришли десять лет назад в эту школу, только что открывшуюся после строительства и еще вкусно пахнувшую краской. На первых порах директору приходилось во всем советоваться с матерыми завучами, принимавшими участие в травле предыдущего директора. Но постепенно он их «прижимал», доказывал, что они не незаменимы, и когда несколько раз сам составил школьное расписание, по поводу которого раньше были постоянные крики и ссоры, то старейшая из завучей пришла к нему на беседу.

Она зашла вечером, когда в школе почти никого не было. К этому времени директор школы перестал бегать к ней за советами, перестал к ней обращаться по поводу расписания, учителя перестали кричать у доски с расписанием и бегать к ней для выяснения отношений.

И теперь перед ним во всю ширину стола был расстелен лист рыжей миллиметровки, на котором директор карандашом расставлял уроки и учителей.

Тут главным было соблюсти пропорцию, чтобы не было в один день подряд математика-русский-математика-русский, а в другой — одни труды и физкультуры. Хорошо было также не поставить физкультуру первым уроком перед чем-нибудь сложным, иначе такой класс просто «вылетал» из учебного процесса. А еще надо было извернуться так, чтобы не было у учителя в течение дня более одного «окна». И чтобы таких дней, с «окнами», со свободными уроками, было бы у учителя не более двух в неделю. И еще, пока была вторая смена, чтобы не было у него уроков и в первую и во вторую смену в один и тот же день.

Вот и сидел, раскладывал пасьянс: если тут мы с первого урока уберем математику у старшего класса, а поставим историю, чтобы разбудить с утра, то математику эту придется ставить пятиклашкам, а английский у них забирать и переносить в седьмой, но седьмые — большие, делятся на иностранный язык на две подгруппы, значит, будет задействовано два учителя английского языка, а, следовательно, «слетает» урок у другого старшего класса, а им тогда можно поставить с утра литературу, и тогда вместо литературы у восьмого вставить им… Что им туда вставить? Не физкультуру же? Нечего больше? Ну, тогда физкультуру, а потом сразу — труд, на котором они отдышатся, а потом что-нибудь легкое…

И чтобы контрольных в тот день не было (записать себе в напоминальник)…

Именно в этот момент, когда директор школы сидел, подперев голову рукой, стирая и снова записывая в расписание предметы и кабинеты (да, надо же было еще и кабинеты распределить!), к нему постучалась и вошла заслуженная пожилая завуч, пережившая на своем месте уже двух предыдущих директоров и временное безвластие.

— Можно?

— Да-да, садитесь.

Кабинет был маленький, три стула слева от директора, два стола углом, в углу — он, одно окно прямо за спиной.

Это окно за спиной аукнулось ему во второй год работы. Только переехал в этот кабинет, сразу и заболел — простудил спину. «Ни охнуть, ни пернуть», — как шутит в таких случаях его отец, давний радикулитчик. На другой день директор еле дошел до работы, но сидеть в кабинете не смог. Если садился, то чтобы встать требовалось столько усилий…

В общем, он ходил весь день по коридорам, а окно ему законопатили так, что потом пару лет вообще его не раскрывали.

Помолчали. Она смотрела, как директор стирает и снова вписывает в клетки уроки и кабинеты, сверяясь с недельной расчасовкой. Он продолжал работать, стараясь не обращать внимания на напряженное молчание. Наконец, она не выдержала первой: