Александр Карнишин - Будни директора школы [СИ]

— А что же делать?

— А то, что Ленин предлагал.

— Это как?

— А вот так: отпустить, говорил.

— Что, совсем? Прямо вот Ленин так говорил?

— Ох, ребята, ну, почитайте вы сами о национальном вопросе. Это уже так зажевано-пережевано. Он говорил о том, что большая нация, русские, должны особо терпимо относиться к нациям малым. Он говорил, что нельзя никого принуждать. Что лучше отпустить… Кстати, вы знаете, что Финляндия — это как раз благодаря Ленину появилась?

— Вы рассказывали.

— Вот и сейчас. Нельзя танки. Нельзя. Надо уступать. Надо понимать, что большая нация всегда виновата. Это как старший и младший. Вот подрос младший, стал самостоятельным, а старший все его за ручку водит. Тот уж и вырывается, и пинать начинает. Кто прав, кто виноват здесь будет?

— Так вы считаете, уступить?

— Это не я. Ленин так говорил. А он был очень умным политиком.

…

Поздно вечером директор устало шел домой, думая об ужине, о завтрашнем рабочем дне, о своих «историках», только что разбежавшихся по домам. Хорошие ребята. Что-то с ними будет?

Шел февраль 1991 года.

— У меня книжка есть полезная по тайм-менеджменту. Дать тебе?

— Нафиг мне эти китайцы, японцы и прочие таиландцы? — пробормотал директор школы. Он отчетливо услышал незнакомое слово «тайменеджмент» и пришел к логичному выводу, что опять что-то о нетрадиционной медицине, йоге и прочих прелестях Юго-Восточной Азии, раз «тай»…

— Ну, как хочешь…, — бывшая коллега с разочарованием перевела разговор на другую тему, о том, как вообще трудно сейчас работать с коллективом. С любым. Даже с малым.

— Ага, — подтвердил директор школы. — А у меня семьдесят пять.

— Ого! А учеников?

— С филиалом если, то под тысяча двести получается.

— И что, всех знаешь?

— Ну, всех — не всех… Но в лицо узнаю. А старшеклассников — всех, пожалуй.

— Как только времени тебе на всех хватает?

Как хватает, как хватает… Не хватает. В первые дни и недели директор выходил из дома в полвосьмого утра и возвращался в десять — пол одиннадцатого ночи. Какие там уроки? Потом вспоминал, как вел самые первые, какие делал ляпы — самому стыдно было. А куда деваться, раз на подготовку — только ночь?

Кто-то из старых горкомовских товарищей посоветовал записывать все подробно. Не только график краткий, когда в настольном календаре отмечаешь, что в десять встреча с тем-то, в одиннадцать подойдет завуч, в час разговор с хулиганами, в два — с техничками. Нет, именно подробно. Планирование — это само собой, но тут же надо еще и найти, куда время девается. А то еле приходишь домой, спишь без задних ног, в выходной подняться с постели не можешь… А ничего, вроде и не сделано. Вот если просто посчитать потраченное время и прикинуть, что выполнено, так, вроде, ничего и не было. Куда все девается?

Ну, вот, кроме фамилий учителей, кроме выписок из служебных документов, кроме цитат из сочинений ли устных ответов старшеклассников, кроме таблички со средними оценками, которую сам себе придумал и поглядывал в нее регулярно, дополнял… Зачем такая табличка? А вот, стекла когда побили — очень она пригодилась. Там сразу было видно, что не за оценки, не за двойки мстят, а за какую-то конкретную обиду. Потому что вон в том классе двоек больше, и в том — больше, и вот здесь средняя ниже, а стекла — целые, и замки в дверях не ломаются. Есть повод подумать.

Да, так вот, кроме всего этого, нужного такого, отделил директор школы полтетради и стал записывать подробно, что и как делал, с указанием времени, потраченного на это. Куда-то же девались эти 12–14 часов ежедневно?

Куда-то, ага.

Все — в болтовню уходит. Все время — в болтовню. Ну, уроки легко считать. 45 минут — вот и урок. Два урока провел — полтора часа, так и запишем. Вернее, час сорок пять, потому что куда денешь эту перемену? Там, в классе, с учениками и просидел.

А вот такое вдруг?

Постучалась учительница. Что? Да просто поговорить с новым директором. В курс ввести. И вводила в курс три с лишним часа. Он уже и по телефону разговаривал, и книгу приказов оформлял, и записи к урокам готовил… А она все говорила и говорила — знакомила с обстановкой и расстановкой. Все плохие. Администрация — хорошая. Понятное дело…

— Ну, что ей было надо? — ворвались вдвоем завучи, когда она ушла.

— Что надо, что надо… Даже записать ничего не могу об этой беседе. Все плохие. Все у нас плохие, ясно? Одни мы с вами хорошие, администраторы. Ну, и она сама еще, наверное, потому что честно нам это в лицо говорит.

— Вот же стерва, а? — переглянулись завучи. — Мы уже хорошие, да? А что она говорила….

Но директор уже прихлопнул ладонью по столу, встал и погнал их по этажам. И сам пошел. Полчаса. Обход школы. Минимум три раза в день — всю школу. Все этажи. Все закутки. Вот и еще полтора-два часа пролетели.

Так, беседа с завучем по внешкольной работе по поводу тех, кто у нас стоит на учете в инспекции по делам несовершеннолетних. Час.

Привели двух хулиганов. Не дают учиться, срывают уроки. Учительницу отправил домой, с этими сидел опять час. Вроде, поняли что-то. Но надо записать, что разговор был и что они пообещали. Потом им же ткнуть в нос, что мужики обещание держат, если что.

В восьмых классах родительские собрания. Зовут поприсутствовать и освятить авторитетом. Полтора часа как не было.

Темнеет уже на улице. Звонок телефонный. Гороно. Полчаса объяснял и отбивался. Записал в тетрадку.

Стук в дверь.

О! Мои пришли об истории и философии поговорить. Кружок такой. Два часа.

Уф… Взмок. Рубашку — в стирку, как дойду.

Пора закрывать двери и гнать всех из школы.

Так, завтра опять весь день расписан поминутно. Сократить время на болтовню… И сказать завучам, чтобы не подпускали больше ту «стукачку»! Она уже все сказала, что могла, хватит! Вот и время высвободится для других бесед. Надо по классам пройти, по кабинетам. Там, на месте поговорить потихоньку с учителями. Особенно с молодыми. Сразу после уроков.

Эх…

А еще надо готовиться к своим урокам. Чтобы не позориться.

Что там выходит? Опять четырнадцать часов?

— Ой, извините, снова ошибся. Это шестнадцатый?

— Семнадцатый. Вам — рядом.

Директор школы под смех учеников аккуратно прикрыл за собой дверь и дернулся в соседний класс. Уже год в этой школе, а все никак не мог запомнить, где и что. Просто смешно, действительно.

После уроков, когда всё затихло и в школе стало пустынно и пыльно, он снова прошел по всем этажам. Длинные коридоры. По одной стороне — окна, по другой — одинаковые двери обитые рейкой и выкрашенные в голубой цвет. На втором этаже под оргстеклом расписание: у такого-то класса в 9.30 урок в кабинете номер 22. А где этот — 22? Директор школы еще раз выглянул в коридор, где были кабинеты русского языка и литературы: все двери были совершенно одинаковы.