Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

«Интересный дядя! — подумал я. — Керенский-Врангель-Коненков...» Интересный дядя стоял в подворотне.

Седые усы серебряными ложками изгибались по щекам. Трость. Корректное пальто. Выдержанное, достойное лицо.

«Джентльмен. Аристократ. Комильфо».

Я смотрел на него вежливо и с интересом, стараясь, чтоб не вышло нагло. И в это время входил в подворотню.

Он тоже смотрел на меня.

«Чувствует породу... — думал я. — Теперь ее мало. Приятно увидеть ее в молодом. Так настоящая женщина чувствует настоящую женщину».

Я разделился, забежал на место дяди и посмотрел на себя, входящего в подворотню...

«Так себе. Ничего. Просто прелесть!»

Дядя сделал сдержанные полшага в мою сторону. Два пальца сжали поля шляпы. Легкий поклон.

— Извините, пожалуйста... — говорит он поставленным голосом.

— Нет, что вы, что вы... — говорю я и тоже кланяюсь. Только шапка у меня меховая и полей нет... Я делаю полшага в сторону, чтобы обойти дядю.

Дядя делает полшага ко мне:

— Извините, пожалуйста...

— Пожалуйста-пожалуйста... — говорю я.

И стараюсь протиснуться между дядей и стенкой.

Дядя прижимает меня к стенке:

— Вы не скажете, где квартира такая-то?

— Ах... — говорю я. — Я из этой квартиры. Пойдемте со мной.

— Там живет профессор Роттенбург?

— Я его племянник.

— Ах, вот как... — говорит старик. — Значит, он ваш дядя? Очень рад.

Мы пожимаем руки. И идем вместе.

— А как здоровье вашего дяди?

— Ничего, — говорю я, — хорошо здоровье. Недавно было заболел, но все в порядке.

— Так что ваш дядя в пор... то есть здоров?

— В совершенном порядке.

— Так вы говорите, он сейчас дома?

— Он всегда в это время дома, — говорю я.

— Приятно видеть такого молодого человека, как вы. Ах, теперь не та молодежь...

Я потупляюсь. Только скромность не позволяет мне согласиться. Он должен оценить это.

— Опять лифт не работает, — говорю я.

— А какой этаж?

— Пятый.

— Ох, — говорит дядя, — чего же он не работает?

— Разве ж теперь обслуживают?.. — скорбно замечаю я.

Дядя светски раздвигает усы в улыбку.

Мы поднимаемся рядом. На площадках я пропускаю дядю вперед. Ему тяжело. Усы шевелятся по щекам.

— Извините, — говорит он и передыхает. На лице у него достоинство и виноватость. Он пыхтит.

— Ничего, я не спешу, — говорю я.

«Славный, красивый старик, — думаю. — Таких теперь уже мало. Старой закваски».

— А вы чем занимаетесь? Работаете или учитесь? — спрашивает дядя. — Если, конечно, вы ничего не имеете против такого вопроса.

— Нет, что вы, — говорю я, — учусь.

— Это замечательно, это хорошо, это изумительно — учиться, — говорит старик. — Ваш дядя — прекрасный пример. Наука требует от человека всей его жизни...

Он смотрит с испугом на оставшиеся ступеньки. Наконец пересиливает себя:

— Ну, пойдемте дальше...

Улыбается он так легко и плавно, мол, вы уж извините, что я старик, мол, старость не радость...

— Вот и наша площадка, — успокаиваю я старика. — Вот мы и пришли.

Я чуть задеваю дядю.

— Ах, извините, — говорю я.

— Нет, что вы, что вы, пожалуйста...

Мы стоим у двери. Смотрим друг на друга.

— Нет, вы меня извините, ради бога, пожалуйста... — Я краснею.

— Да ну что вы! — отмахивается дядя.

Я стою у двери и не могу пошевелиться:

— Да нет, я правда очень виноват... извините, пожалуйста... я совсем забыл... простите, ради бога... так получилось... я не хотел...

Дядя расширяет глаза, и его усы выгибают пушистые седые спинки.

— Что вы, право?

— Я совсем забыл... дядя улетел вчера в Кисловодск...

Некоторое время мы смотрели друг на друга.

На дядином лице боролась корректность.

Корректность победила:

— Что ж вы сразу не сказали...

Тучная спина заколыхалась вниз по ступенькам.

«Ничего, — успокаивал я себя, — ничего. Усы как у швейцара».

За рулем.

Дорога впереди в ниточку. Машина раздвигает дорогу, разрывает лес. Лес разлетается, улетает двумя струями слева и справа. Поворот.

На лужайке за обочиной — колеса.

Машина, как жук, — кверху лапками.

Чужая машина. Не своя машина.

«Вот это да! Вот это пропорхал!..» — вообразил. Возникла сказка происшедшего. Диагноз.

«Тот ехал. Тот затормозил. Того занесло. Тот повернул — еще больше занесло.

Заносило, заносило...

И тот полетел.

Перевернулся, перевернулся... Раза два перевернулся.

Не меньше ста была скорость!

Интересно.

А где же пассажиры?

Никого людей. Впрочем, пассажиров могло и не быть.

А шофер?..»

Машина остановилась. (Долг автомобилиста. Интерес профессионала-любителя.)

Все равно никого.

Вдруг смех. Послышалось?

Увидел...

На холмике сидит человечек. Смотрит на машину кверху лапками. Прыскает.

«Странный очевидец. Все-таки надо узнать».

— Здорово!

— Здорово. Ха! — сказал сидящий. — Здорово? Ха-ха!

— Здорово! Ведь шел-то как! На сто.

— Наверно. Ха-ха-ха!

— Вы видели?

— Видел... Ах-ха-ха-ха!

— Наверное, подвели колодки?

— Ах-ха-ха! Курица... Ха-ха-ха!

— Ведь не меньше двух раз перевернулся?

— И-ах-ха-ха! Четыре... — трясся человечек. — И-их-хи-хи!

— Что ж тут смешного! — возмутился автомобилист. «Все бы этим пешеходам поскалиться». — Жертвы были?

— Их-хи-хи-хи! — визжал человечек, тыкая пальцем в сторону перевернутой машины. — Были... Иг-ги-ги-ги!!

— КТО? СКОЛЬКО?

— И-и-иг-ги-ги-ги-ги! Курица... И-их-ха-хи-ху-хо!

— Как?

— И-их-ха-хи-ху-хо! Хотел объехать... Уа-ах-ха-хи-хи-ху-хо! Уа-ах!

— А как же пассажиры?!

— Уох-хоу-хоу! — лаял человечек. — Пассажиров нет. Уох-хоу-хоу! хох!

— То есть как?!

— Уох-хох! Фьить-фьють... И-ах-хи-хи-гу-го-го! Фьюить! — свистело в человечке.

— Бессердечный человек, — сказал автомобилист. — А шофер?

— Гу-гу-го-го-ги-ги-ги! Буль-бульк! — булькало в человечке. — Ох-гу! Ух-го! Ах-гы-ы-ы! — ухал он. — Игиги... Хохихи... Пш-ш-ш! Вш-ш-ш! — выпустил воздух человечек. — Шофер?!.. Гоги-гуги! Их-хи-ху-хи! Буль-бульк... Уап-пи-пи! Бу-бо-ба! Фьють-фьють! Х-х-х... ЭТО Я!!!!!!!!!.....

В энской районной газетке была нехватка стихов. Кое-как перебивались на армейских собкорах.

Однажды — честь честью патриотический стих. В редакции обрадовались. Стих прошел.

Все нормальные люди читают нормально. А стихов не читают.

А вот какой-то псих читал стихи снизу вверх по заглавным буквам.

Искал.

Нашел: по диагонали читалось «ИВАНОВ — ДУРАК».

Иванов был большой человек.

Газетку разогнали. Столько-то человек, кормившихся ею, осталось без куска.

Эти люди:

стали писать стихи,