Нина Габриэлян - Хозяин травы [авторский сборник]

В квартире с глухо зашторенными окнами, в таинственном полумраке, тревожно озираясь, Анна Минаевна ругалась матом. Потому что!

Володя решил переждать, пока авторитет Ивана Петровича не перестанет шататься и не встанет на свое место. От литературных вечеров он решил тоже какое-то время воздержаться. И он отправился на музыкальный вечер.

Крокодилы уже перестали летать по небу, а Рыболов все еще оставался нецелованным. Или, точнее будет сказать, не целующим. Ся.

Но после музыкального вечера у Володи вдруг окончательно пропало желание быть хорошим человеком.

...Ирина Самойловна бежала по ночному городу, заламывая тонкие руки. Свои, а не чужие. И тем не менее ночной патруль задержал ее, что было абсолютно противозаконно.

...Но жена продолжала громко рыдать и не отвечала на его расспросы. Она не отозвалась на «рыбоньку», а потом на «ласточку». «Цыпочка» и «лапочка» тоже не внесли успокоения в ее громко скорбящую душу. И только на «кисоньку» отозвалась она, но как-то странно. «Лесопарк!» — глухо выкрикнула она, и прекрасные глаза ее...

В однокомнатной квартире с совмещенным санузлом, в кругу своих друзей и почитателей, Иван Петрович-младший говорил о пантеизме. «Пантеизм, — говорил он, — это...» — «Да, да, да», — кивали друзья и почитатели. «А не-пантеизм, — говорил он, — это...» — «Да, да, да», — кивали друзья и почитатели. Друзей и почитателей было пятеро, и это резко отличало их от всего остального человечества, которого не было в этот час в квартире Ивана Петровича по той простой причине, что оно (человечество) отнюдь не было другом и почитателем этого замечательного писателя. Но вовсе не отсутствие в его квартире недружественного ему человечества заставляло сегодня Ивана Петровича нервничать и поглядывать на часы. Вовсе нет. Заставляло его нервничать и поглядывать на часы отсутствие Володи. Ибо, будучи писателем, то есть существом с очень тонкой психической организацией, чувствовал Иван Петрович, что человечество рано или поздно придет в его квартиру. Относительно же Володи такой уверенности у него не было. И печалился Иван Петрович, и даже пару раз оговорился, употребив вместо термина «пантеизм» термин «индивидуализм». Грустно было ему, ох как грустно!

Дети бежали к реке. Но это уже не казалось странным Рыболову, сидящему на берегу. Ему уже ничто не казалось странным в этом мире. Даже то, что по вечернему небу вместо крокодилов с глазами ланей теперь летели лани с глазами крокодилов. Он смирился. Ибо если слишком долго оставлять человека, вооруженного подзорной трубой, в состоянии полной нецелованности, то рано или поздно он смиряется.

...и прекрасные глаза ее подернулись ужасом. «Лесопарк! — глухо выкрикнула она. — Они ограничили посещение Лесопарка. С десяти до двенадцати. А в остальное время — только по талонам за сданную макулатуру». Он попытался ее утешить. Он сказал ей, что наверняка эта мера временная. И что двух часов в день, на его взгляд, вполне достаточно. Потому что если умножить часы на посетителей, то получится цифра, далеко превышающая количество часов, содержащихся в сутках. А ведь ни в одном уважающем себя государстве расход не должен чересчур уж превышать приход. Но у нее было гуманитарное образование, и она ничего не понимала в высшей математике. И потому прекрасные глаза ее...

...рят они...

— Ну слава богу, наконец-то она пришла. А то его все забросили. Конечно, он сейчас не у дел, мало чем может быть полезен. И все же люди какие-то странные: то крутятся вокруг тебя, сами в гости набиваются, а то вдруг все куда-то исчезли. Правда, некоторые уже умерли, но ведь остальные еще вполне живы! Она вот прекрасно выглядит. Столько лет не виделись, а она все не стареет. Все такая же, как тогда, когда он ее в ресторан водил. Или когда помаду из Парижа привез? Кстати, она ею еще пользуется? Ах, кончилась... Ну да, конечно. Грустно это все-таки. Даже помада и та кончилась. А у него вот сахар в моче обнаружили. Что? Она лучше без сахара чай попьет? Ну зачем же она сердится, они ведь друг другу не чужие. Она могла бы к нему и почаще заходить. А то неуютно как-то...

В квартире с глухо зашторенными окнами, в таинственном полумраке, Анна Минаевна закончила ругаться матом, нарисовала на своем лице глаза лани и отправилась в Лесопарк.

К Акакию Рабиндранатовичу постепенно возвращался аппетит, чего никак нельзя было сказать про деньги и волю к жизни.

...и это в то время, когда весь наш народ...

Не считая Ирины Самойловны, незаконно задержанной патрулем.

Лесопарк сверкал, сиял, шелестел, источал и вызывал. Он пьянил, манил, навевал и временами становился совершенно похожим на представление Ивана Петровича-младшего о пантеизме. Но люди, собравшиеся в этот час перед Лесопарком — вместо того, чтобы наслаждаться сверканием, сиянием, шелестением и истечением, — пребывали в возбуждении. Потому что обнаружили, что их Лесопарк заперт в клетку. Большую клетку с железными прутьями и табличкой: «Вход для посетителей с 10 до 12 ч. Не кормить и не дразнить». Женщины роптали, мужчины угрюмо молчали, дети плакали.

...рят они, что не надо волноваться. Потому что!

Женщины роптали.

...потому что временные трудности...

Женщины роптали.

... трудности... временные... потому что!

Дети плакали.

...рят они, что нашли выход... срочно запретить рисовать крокодилов с глазами ланей. А еще лучше любых крокодилов. С глазами и без. Потому что!

Дети плакали.

— Ну хорошо, — ...рят они. Они согласны. Потому что. Ну они же согласны. Они же признают! Они даже готовы выпустить Ирину Самойловну.

Мужчины оживились. Женщины сникли.

...Ирина Самойловна бежала по ночному городу, заламывая тонкие руки. Свои, а не чужие. И тем не менее ее никто не арестовывал.

К Акакию Рабиндранатовичу вернулась воля к жизни.

Дети бежали к реке. Но это были совсем другие дети, потому что детей из старого учебника сдали в макулатуру — на восстановление Лесопарка — и заменили их новыми. Рыболов, сидящий на берегу реки, давно уже вышел из школьного возраста и потому не знал, что реку тоже заменили. И все же, увидев бегущих к реке детей, он на миг опустил свою подзорную трубу и подумал: «Странно, очень странно».