Лоррен Фуше - Между небом и тобой

Дома падаю в кресло. Вчера мы уже ночевали здесь, в квартире друзей Жо, но были к вечеру до того измучены, что даже парой слов не обменялись, сразу провалились в сон. Альбена садится на диван. Вид у нее такой, будто она моя родственница, просто зашла навестить, такая… не очень знакомая родственница, почти чужая… сидит неловко, вся скованная… Мне хочется уснуть, прижавшись к ней, почувствовать своей кожей ее кожу, а потом проснуться и понять, что кошмар двух последних дней нам только приснился.

– Надо поговорить. Нам надо было поговорить давно, тогда, когда ты завел свою первую бабу, – глухо и монотонно произносит Альбена.

Смотрю на нее обалдело, ничего не понимаю.

– Я знала про шлюху из родительского комитета, ту, с голосом Минни Маус, с первого дня. И про поблядушку из отеля, где ты регулярно устраиваешь think tank , тоже знаю.

Хоть я и – словами не выразить как – переживаю за Шарлотту, хоть и вымотан до предела, ее грубость меня поражает. Что она такое несет! Шарлотта там лежит вся в проводах, вокруг нее страшные аппараты и приборы, жизнь ее на ниточке, мы оставили ее под присмотром чужих людей, и у меня нет ни малейшего желания обсуждать сейчас Дэни. Ни при чем она тут.

– Ей-богу, сегодня мало подходящий день, чтобы…

– Наш брак давно развалился, – устало продолжает жена. – Давай пока вместе бороться за Шарлотту, но потом обсудим.

– Ты о чем?

– О том, что пора опустить занавес, комедия окончена.

Вчера у меня была семья. Вчера у меня была жена – как я считал, любящая, – вчера у меня была прелестная дочурка. Сегодня я все потерял. У моей дочери кровоточит сердце, моя жена выбрасывает меня из своей жизни, ты написала в завещании, что Систоль тебя предал, мама… Почему ты его не выгнала?

– Вы с Шарлоттой – самое дорогое, что есть у меня в жизни, – говорю я.

Еще Помм, конечно, но сейчас не время ее упоминать. И – странное дело! – мне не хватает Опля. Вот уж никогда не мог подумать.

– Ты будешь спать на диване, а я на кровати. Разговор окончен. Возобновим его, когда Шарлотту выпишут из больницы. Если она выживет.

Меня пробирает дрожь. У Альбены взгляд тонущего человека.

– Я убила своего брата, Сириан.

Протестую:

– Ты прекрасно знаешь, что все было не так!

– А наша дочь умирает из-за твоей. Молчи, чтоб тебя! – Альбена внезапно переходит на крик. – Мы будем и дальше жить вместе, мы будем вместе растить Шарлотту, если Господь не заберет ее, но как муж ты для меня больше не существуешь.

– Там все кончено… с той особой, о которой ты говорила… Клянусь…

– Мне теперь наплевать.

Она уходит. Я сижу и тупо смотрю на опустевший диван. Потом иду на кухню, достаю бутылку джина, наливаю полный стакан. Пью, не разбавляя, без льда и безо всякого удовольствия. Ставлю бутылку на место: я должен быть в состоянии вести машину, если позвонят из больницы.

Если бы Баз был тут, я бы играл до самого рассвета. Надо попросить у Альбены прощения. За то, что бросил саксофон, за то, что вел себя по-свински, за то, что перестал ее любить… Когда Шарлотта – здоровая! – выпишется из больницы, я пойду к нотариусу, обеспечу будущее обеих моих дочек и их матерей, после чего смотаю удочки. Только меня и видели.

В шлюзе сталкиваюсь с Сирианом, который выходит из реанимации. Он стаскивает бахилы, швыряет их в урну, лицо у него серое, сморщенное.

– У Шарлотты усилились боли, ей добавили еще морфина.

– Это связано с торакотомией. И боль скоро отступит.

Он страдает вместе с дочкой, вон как крылья носа дрожат…

– Вчера вечером у меня было тяжелое объяснение с Альбеной. Я только слушал, не защищаясь.

– Она знает о Дэни?

Сириан кивает.

– Она хочет развестись с тобой?

– Нет, просто жить так, как будто меня не существует.

Единственное преимущество вдовства – что не бывает семейных сцен.

– Мне хотелось наградить Помм за мужество и сообразительность, – продолжает он, – я предложил ей выбрать что угодно, лишь бы ей это доставило удовольствие. Думал, она попросит телевизор, мобильник, путешествие…

– А она попросила тебя чаще приезжать или помириться с ее мамой?

– Папа, я ведь до сих пор люблю Маэль. Но мы несовместимы, мы – вода и бензин, помнишь, как было после крушения «Эрики»… [132] В 1999 г. у бретонских берегов потерпел крушение танкер «Эрика», судебный процесс по делу о крушении был одним из самых дорогих и шумных в истории Франции. Вылилось около 17 000 тонн нефти, погибло 150 000 птиц. Я же надеялся, что Маэль передумает, что поедет со мной в Париж… Но тебе не понять! Сам-то ты решился уехать в Ренн учиться, бросил свой остров!

– Потому как на Груа пока что нет медицинского института. Или у тебя другие сведения?

– Но ты ведь мог вернуться после окончания, правда? Мог бы работать здесь, а не в столичной клинике?

– Мне так хотелось произвести впечатление на твою маму… Ну хорошо, скажи уже наконец, что Помм выбрала в качестве подарка!

– Она не хочет ни телика, ни путешествия, ничего. Хочет, чтобы Шарлотта приехала выздоравливать на Груа, к тебе под крыло. Я все обдумал. Я останусь в Лорьяне ровно столько, сколько она пробудет в больнице, а потом она поедет к тебе, там ей обеспечена полная безопасность. Мне будет ее не хватать, но все выходные я стану проводить с ней на Груа. Слушаю и не верю своим слоновьим ушам.

– Я бы с радостью выхаживал малышку, но что думает на этот счет Альбена?

– Не говорит. Я для нее человек-невидимка. Но она согласится, если хирург ей скажет, что это правильное решение. По пятницам я буду к вам приезжать вечерним поездом.

– А я буду тебя встречать. Куплю лодку – видел в порту одну, выставленную на продажу.

– Купим пополам.

– Иди ты со своими подсчетами расходов, это, черт возьми, раздражает! В общем, я буду встречать тебя в порту, и точка. Жаль, что мамы больше нет, она бы живо поставила Шарлотту на ноги своей стряпней.

Говорю и сам же понимаю, что перегнул палку, Лу, но Сириан вдруг меня обнимает, и мы так и стоим, обнявшись, в шлюзе и не можем друг от друга оторваться. Мы смеемся, мы плачем, на нас нахлынули воспоминания о твоих кулинарных подвигах, нас затопило горе, нас затопила любовь к тебе.

Мне приснилось, что я слишком сильно сжала сердце моей сестры и оно лопнуло, как воздушный шарик. Я все время репетирую, с начала ноября каждый день играю на саксе, только в тот день, когда Шарлотту проткнула ветка, не смогла. А сегодня у меня первая репетиция с Кото-Тунцами, их в оркестре человек тридцать, и женщин больше, чем мужчин. Дети играют кто на трубе, кто на тромбоне. Подруга нашего Жо, художница Фред, у которой Семерка собирается на ужины, играет на корнет-а-пистоне, а Ив может и на саксофоне, и на фортепиано. Они репетируют Besame mucho , это я не умею, потом Ain't She Sweet , они там свингуют, и Шарлотта сказала бы, что классно свингуют, а я с ними играю народную американскую песню Saint James Infirmary.