Лоррен Фуше - Между небом и тобой

Он только что зашил грудь Шарлотты. Он починил ей сердце. Теперь надо ждать. Если все пойдет хорошо, она пробудет в стационаре неделю, а через десять дней снимут швы. Если все пойдет хорошо. Если обойдется без осложнений, ей потребуется на выздоровление шесть недель плюс дыхательная кинезитерапия. Если обойдется без осложнений.

– Моя дочь жива? – повторяет как заведенная Альбена.

Помм вся дрожит, личико у нее сморщенное. Сириан прижимает девочку к себе, не отпуская руки жены.

– Твоя сестренка еще спит, – так же мягко объясняет хирург Помм. – Тебе надо сводить маму в кафе, пусть чего-нибудь поест. А как только будут новости, я вам скажу.

Помм кивает, не вдаваясь в подробности, разве сейчас важно, что Альбена ей не мама.

Заказываю в ближайшем кафе горячий шоколад, но никто не пьет. У меня уши, как у диснеевского слоненка Дамбо, так что ни один разговор, ведущийся по соседству, от меня не ускользает. Сейчас их три одновременно: Сириан звонит Маэль и рассказывает, что у нас нового; Сара звонит какому-то другу; Альбена продолжает повторять на все лады, что ее дочь жива, и обвинять Помм, которая якобы подвергла младшую сестру опасности.

Не выдерживаю, вмешиваюсь, стараясь быть максимально терпеливым:

– Ты бы лучше не пилила Помм, а поблагодарила девочку – это же она остановила у Шарлотты кровотечение.

– Что? Поблагодарить? – Альбена даже заикаться начала. – За то, что она заставила Шарлотту спускаться в запрещенном месте? За то, что хотела убить мою дочь?

Помм вскакивает и, не обращая внимания на упавший стул, выбегает из кафе. Сара встает:

– Я догоню малышку и побуду с ней.

Ну вот… Хотел как лучше, а вышло как всегда… Теперь Шарлотта страдает физически, а Помм душевно. Всем только хуже от моего вмешательства. Никуда я не годный отец семейства. Тебе, бализки, надо было выйти замуж за какого-нибудь красавца с каштановыми кудрями и карими глазами. Звонит мобильник. Мой. Все умолкают.

– Приходите, теперь уже можно на нее посмотреть, – говорит Клод.

Я ничем не сумела тебе помочь, любимый. Я ведь сейчас только и могу, что смотреть, как вы там суетитесь, торчу здесь – каменная баба, пальцем не способная пошевелить, чтобы принести хоть какую-то пользу, пусть даже и очень хочется… Но до чего же я испугалась за Шарлотту! И аплодировала умнице Помм, такой храброй, такой мужественной, просто изо всех сил аплодировала! А из тебя получается роскошный патриарх, мой бализки, тебе очень идет эта роль. Благодаря тебе у наших детей уже начинало кое-что налаживаться… до той минуты, как случилась беда с Шарлоттой. Но ей же всего девять лет, она сражается за жизнь, она здоровенькая девочка, она выживет, правда?

Шарлотта спит, из тонкой шейки торчит эндотрахеальная трубка, стало быть, они провели интубацию. Сириан и Альбена моют руки, надевают зеленые халаты, маски, перчатки, бахилы и на цыпочках входят в бокс. Им страшно, они в тревоге. Я тоже переоделся, но стою в сторонке. Моя коллега Сандрин – анестезиолог – подходит к ним, успокаивает, объясняет, зачем все эти трубочки, на которые мой сын и его жена смотрят с таким ужасом. Вот эта – для переливания крови, эта – чтобы спускать мочу, эта – чтобы измерять давление, эта – чтобы девочка дышала… Глаза у Шарлотты закрыты, чтобы не портить ей зрение. Из повязки на левой стороне груди торчат еще и торакальные дренажи, перепуганные родители видят их как толстые опять же трубки, заполненные кровью. Сандрин продолжает объяснять: девочку погрузили в искусственный сон, ее сердечку надо отдохнуть. Нет, ей не больно. Она не может вам отвечать, но, вполне возможно, вас слышит. Сандрин советует Сириану и Альбене нормально поговорить с ребенком, дотронуться до малышки, приласкать ее.

– И не стесняйтесь задавать мне любые вопросы, – так же ласково говорит она напоследок.

– Моя дочь жива?

Сандрин снова объясняет Альбене все с самого начала, но та не слушает, а Сириан пять минут спустя уже ничего не помнит, они оба совершенно потеряли голову. Приходят первые послеоперационные анализы – все о’кей. Коагуляция после переливания крови почти полностью нормализовалась, газы крови в норме, ЭХО показывает, что нет никаких оснований беспокоиться о сердечных сокращениях.

Постаревшая на двадцать лет Альбена берет спящую дочь за руку. Сириан становится с другой стороны кровати. А я ухожу, не хочу им мешать. Пойду лучше поищу Сару и Помм, детей до шестнадцати лет в реанимацию не пускают.

Просыпаясь по утрам на острове, я сразу ищу глазами море. Его видно почти отовсюду, а слышно – особенно если оно повысит голос и ветер ему ответит – просто отовсюду. Просыпаясь по утрам в столице, я видел поток автомобилей на бульваре Монпарнас, слышал клаксоны, а не гудки кораблей. На вокзале отдаюсь волнам пассажиров, а вместо шума ветра в парусах слышу неровную дробь чемоданных колес… А в любой больнице мне привычны все звуки и запахи, в любой больнице я как дома.

Так, эсэмэска от Сары, она на улице, с Помм. Выхожу к ним.

– Шарлотта не уйдет к Лу? – В глазах у Помм мольба.

– Мы приложим все силы, чтобы ее не отпустить, и она выздоровеет. Какое счастье, что ты в тот момент оказалась рядом с ней!

Помм молча прижимается ко мне. Ждем.

Но тишина давит, и я спрашиваю у Сары:

– У нотариуса все прошло нормально?

– Да, он занимается бумагами для Помм.

– Для меня? – изумляется Помм.

– Представь себе, что наш дом на Груа – торт. Этот торт принадлежал раньше Лу и Жо, но, когда не стало Лу, у Жо так и осталась его половина, а половину Лу разделили пополам – четверть твоему папе, четверть мне. Ну и твой папа продал мне свою четверть. А я передаю ее тебе. Понимаешь?

– Ты мне отдаешь кусок торта, который на самом деле половина куска Лу?

– Умница, все поняла.

– Только это неправильно! Тебе надо было отдать его, этот кусок, Шарлотте, чтобы она вернулась на остров.

Сара поворачивается ко мне:

– Пап, мы виделись с Патрисом.

– Да что ты? – Я делаю вид, что страшно удивлен.

– Я порвала с ним с опозданием на десять лет, все прошло очень мило, и наконец-то я чувствую себя свободной.

– Это ему ты только что звонила?

– Нет, конечно. Я звонила другу-итальянцу, с которым встречала Рождество и Новый год.

– Понятно. И если твое правило нерушимо, то с ним тоже все кончено, поскольку вы уже виделись два раза.

– Тут другой случай… Я его не познала… ммм… в библейском смысле слова, значит, мы можем еще разок увидеться. Он совсем не похож ни на одного из моих лю… обычных друзей. У него в сердце – бобина с кинопленкой. С ним я играла в фильме, и никто меня не вынуждал держаться в тени с другими продюсерами. Когда Шарлотта наберется сил, ее увезут в Везине?