Алан Силлитоу - В субботу вечером, в воскресенье утром

Артур схватил его за пояс, поднял, расцеловал в обе щеки и взял из ослабевших пальцев банкноту.

— Ах ты, маленький разбойник, бежать с моей пятеркой! С моими трудовыми сладостями. Леденцов на пятерку! Боже милостивый! Да тебя бы наизнанку вывернуло, можешь быть уверен.

Своим детским умом Уильям с самого начала понимал, что это только игра, что вот так, запросто, пятерку не получишь и гору сладостей на нее не купишь. Так что он и не подумал заплакать, напротив, обхватил ручонками шею Артура, своего любимого богатого дяди, который вернулся из огромного мира, где люди работают, и выложил фунтовые банкноты на дразнящий своими пятничными запахами кухне. Артур донес племянника до лавки и протолкнулся к двери, где гомонили и играли дети, упоенные возможностью потратить деньги.

— Ну что, может, у Тейлора и вафли есть, как думаешь? Только смотрю, Билли, ты у нас раздулся немного. Тебя Маргарет чем кормит, пушечными ядрами, что ли? Право, целую тонну весишь. И от вафель ты легче не станешь, это я тебе точно говорю.

Шагнув через ступеньку, Артур внес толстяка Уильяма внутрь. Несколько женщин оплачивали недельные чеки. Наверняка ведь у всех дома есть телевизор, подумал Артур, и все равно по-прежнему берут продукты в кредит. Уильям медленно осматривал своими голубыми глазами полки с разнообразными банками, втягивая приплюснутым носиком поднимающиеся от прилавка восхитительные запахи мяты и ветчины.

— Сто ты мне купишь, дядя Ар?

— Если будешь хорошо себя вести, три банки карамели по пенни каждая. — Артур опустил мальчика на пол. Пятифунтовая банкнота вернулась в брючный карман, и теперь он рылся в мелочи, отыскивая монетки по пенсу. Уильям вцепился в карамель, засунул в карман шестипенсовик, Артур снова водрузил его на плечи, и они отправились домой.

Артур громко плескался в посудомоечной, густо намыливая грудь и лицо. Помывшись, прошлепал к огню обсушиться. Наверху он отшвырнул свой пропитанный машинным маслом комбинезон и в поисках подходящего костюма принялся перебирать вешалки, которые оберегала от пыли коричневая оберточная бумага. Несколько минут он простоял на холоде, запуская руки в карманы и поглаживая лацканы пиджаков, лаская свисающие с железной перекладины сокровища стоимостью в добрую сотню фунтов. Это было его богатство, и он не уставал повторять себе, что одежда — разумное вложение средств, потому что и чувствуешь себя от этого хорошо, и сама она хороша на вид. Артур перешел к другим вешалкам, поближе к окну, — туда, где были развешаны рубашки, натянул одну их них на пропотевшее нижнее белье, застегнулся, поджал губы и присвистнул, разом нарушив висевшую в комнате тишину.

Под мелко сеющим дождем он быстро шел к автобусной остановке. Чисто выбритый, модно одетый, с коротко подстриженными сверху и чрезмерно длинными снизу светлыми волосами, он весь источал запах свежего крема. Из-под полы пальто виднелись сужающиеся книзу аккуратно отглаженные брюки со стрелками, набегающие на блестящие туфли с квадратными носами. При своем высоком росте он из-за ежедневной работы у станка слегка сутулился, но сейчас, когда, немного наклонив голову и со стуком опуская подошвы на мокрую мостовую, пересекал дорогу, чтобы встать в очередь на автобус, все мысли о работе остались где-то в стороне.

Он сел сверху и закурил сигарету. Автобус медленно полз в горку. Артур передал деньги за билет. С соседнего сиденья потянуло вонью трубочного табака, и, отгоняя его, Артур оглушительно высморкался. Следовало бы вообще запретить курить трубки, подумал он. Трубочники представляют угрозу — и самим себе, и другим. Хотя, если гуляешь с женщиной, муж которой курит трубку, считай, что тебе повезло, потому что мужья, курящие трубки, — это раззявы из раззяв, их провести легче всего. Как это было с мужем Джойс пять лет назад. Знай себе пыхтят целыми днями, словно дети с соской во рту, и ни о чем и ни о ком не думают. Они слишком поглощены сами собой, чтобы заботиться о своих женах, и тут-то и появляются парни вроде Артура.

Он приехал на десять минут раньше и приготовился к долгому ожиданию, но Бренда уже стояла в тени какого-то бара. Они не виделись четыре дня, и для обоих часы, насыщенные самыми разными делами, тянулись страшно медленно. Из освещенного бара донесся стук кегельных шаров. Никогда не знаешь, рассуждал сам с собой Артур, в каком она придет настроении и в каком настроении буду я, после того как она развеселится и рассмеется. Он взял Бренду за руку, но она отдернула ее и угрюмо сказала:

— Не стоит здесь болтаться. Пошли куда-нибудь.

«Что это с ней», — подумал он.

Они медленно шли по Роупвок, направляясь в сторону тихого, тускло освещенного района больниц и докторских домов. Пахло деревьями и кустами, за невысокой оградой парка угадывались очертания особняков, построенных в конце прошлого столетия фабрикантами — владельцами кружевного производства; сейчас они терялись во тьме, а впереди мерцали разноцветные огни сортировочной станции.

Бренда еще и рта не успела открыть, а Артур уже понял, что ее что-то гнетет. Что-то стряслось, сказал он себе, ощущая, как ее тревога густо и физически ощутимо обволакивает их обоих.

— Может, скажешь все же, что стряслось? — Он остановил ее и, увидев выглядывающую из-под пальто бледно-голубую кофту, начал застегивать ее: первая большая коричневая пуговица, вторая, третья, четвертая. — И воротник пальто подними, — велел он.

— Не суетись, — отмахнулась Бренда.

Он обнял ее и поцеловал.

— Все хорошо, Бренда, — сказал он, — ты мне так нравишься.

Она и впрямь выглядела на редкость миловидной, именно потому, как ни странно, что чего-то боялась. Она обмякла, и тишина, нарушаемая время от времени звуками города, только подчеркивала округлость ее раскрасневшегося лица.

— Так скажи все же, в чем дело, цыпленок.

Бренда снова напряглась и отвернулась.

— Все та же старая история, — заплакала она.

Он не понял. Она никогда и ничего не говорила ему прямо, словно не хотела растревожить рану. Может, надеялась, что окольные пути позволят не пробудить гнев распорядителей людских судеб, обладающих властью подтвердить тот факт, что все пошло не так, а может, и того хуже.

— Какая старая история? — требовательно спросил он. — У нас с тобой в последнее время было полно старых историй.

— Ну что ж, если так уж хочешь знать, я беременна, и это точно.

«Ну и что?» — чуть не спросил он. Пусть даже беременна, что с того? Ты ведь замужняя женщина, не так ли? Так в чем дело? Была бы юная девушка, тогда другое дело.

— И это ты во всем виноват, — сварливо продолжала она. — Никогда не предохраняешься, когда мы занимаемся этим. Тебе просто наплевать. А я всегда говорила, что когда-нибудь это случится.