Владимир Маканин - Ночь… Запятая… Ночь… [сборник]

Куда больше заботили деньги: Пекалов куражился, шумел, делал вид, что деньги еще есть, но это ж до поры.

В течение следующих двух дней он лишился Алешки. Кроме пришлого сброда и отпетых нужен же был хоть мало-мальски знающий в работе человек, и потому Пекалов нанял и очень дорожил этим малорослым беловолосым мужичком, которого отовсюду гнали за свирепое пьянство. Но Алешка уже боялся обвала. Напивавшийся сильно и быстро, Алешка сразу же засыпал. Так получилось, что он лежал рядом с убитым, и они были похожи, спящий и мертвый. Один лежал, и другой лежал. Выскочив из кустов, жена Алешки, баба из тех, от кого скрываются, даже и не поняла, что рядом мертвый, – она растолкала Алешку, ухватила за ворот и сразу в крик:

– Домой! Домой! Там отоспишься – у-у, пьянь!

Она была в добротной кофте и в алой косынке. Пекалов сунулся было, но она зыркнула волчицей и замахнулась. Могла и прибить, против нее Пекалов был хлипок. Прихватив Алешку, она толкала его, тыкала кулаком, дергала за уши. Она уводила его, крича:

– И надо ж было мне, бедной, за пьяницу выйти!

Алешка, уводимый, спотыкался. Наконец пришел в себя – и вырвался, оставив в ее руках половину рубахи.

Уходя, она кричала:

– Пьянь! Нашел бы себе стоящего купца да работал! И уж каким бы мастером стал! – И конечно, тут она стала честить Пекалова, крикнула: выродок, мол, погибели тебе мало!

На шум из подкопа повылазили пьяненькие работнички. Пекалов сказал им, чтобы зарыли мертвого, – они понесли за руки, за ноги в дальние кусты, двое, а третий смотался в подкоп и выволок оттуда лопаты, чтобы зарыть. «Не забудь, малый, лопаты на место вернуть!» – крикнул им Пекалов, а они захохотали: для них замечания Пекалова всегда были слишком уж очевидные, лишние.

Ярыга стал загонять сброд в нору:

– Пора, ребятушки!.. – И крикнул Пекалову: прибери, мол, водку!

Солнце уже жгло. Четверть с остатками водки стояла в тени, покрытая мокрой тряпкой, и спохватившийся Пекалов, поставив бутыль в сундучок, тотчас запер: тут нужен был глаз и счет.

Спрятав ключ в карман, Пекалов убил на шее комара и предложил все еще сонному Алешке:

– Ты лезь в воду. Ты искупайся!

– А можно, – ответил Алешка.

Двое, они плавали, фыркали и нет-нет и поглядывали на ту сторону. Берег был далек. Пекалов все спрашивал, когда, мол, настанет момент, чтобы нам больше в землю не углубляться, и правда ли, что, как только пройдем полреки, уже можно будет копать вровень.

Алешка важничал:

– Давай, Пекалов, сначала пройдем полреки. Тогда поговорим.

А когда пьянь и беглые, отработав три часа, вылезли на белый свет перекурить, Пекалов и Алешка остались под землей. В темноте, в самом нутре подкопа, Алешка тыкал острым ломиком-щупом под ногами, а Пекалов держал свечу. Алешка втыкал через каждые полшага.

– Слышишь, под нами камень какой – не пробиться нам глубже.

– А если выше идти?

– А выше – река на нас обвалится.

Пекалов стал смеяться: не бойся, мол, даже и ребенку ясно, что мы как раз и пройдем меж камнем и рекой. Но Алешка, настороженный, все тыкал ломиком-щупом. «Ясно то, что обвал будет, – я же говорю, тварь, что мы, как крысы, – как крысы потонем». Вот тут, нервничая, Пекалов и ударил его: он не любил, когда поселковские, а за ними и всякий пьяндыга звали его тварью. Алешка схватил его за грудки:

– Купчонок недоношенный, еще руку подымешь – ножом припорю!

Свеча погасла, и Пекалов, торопливый, выкрикивал в темноте:

– Да ладно, ладно тебе! Большое ли дело! Ну ударь и ты меня в морду, ударь, и ладно, а то сразу ножоо-ом, – передразнил он.

Когда выбрались, он закричал:

– Вали на работу! А если Алешка пугать будет – не верьте. У меня, рванины, все обдумано: прошмыгнем под рекой как нитка в иголку!

Алешка смолчал.

Но тут начал вопить Тимка, которого за кражу и утайку водки Пекалов лишил выпивки на весь нынешний день:

– Дно на нас проседает!..

От жгучей жажды Тимка купался беспрерывно. С камнем в руках он, задержав дыхание, опускался на дно над самым подкопом, оттолкнувшись от дна, он всплывал и опять опускался: он как бы плясал там с камнем в обнимку. Кричал Тимка сдуру, на дне была обычная тина, и, ясное дело, тина под ногами проседает. Но когда Пекалов, ища поддержки, оглянулся на Алешку, тот промолчал, вроде бы крикливого дурака даже и поддерживая.

– Дно проседает! – орал Тимка.

И вот рассевшиеся на берегу там и тут пьяндыги заворчали:

– Это ж куда ты нас, Пекалов, гонишь, это ты что ж – на смерть гонишь?

Им вроде бы впервые пришла в головы мысль, что произойдет обвал и вода их в подкопе затопит. «Братцы, да что ж это такое – неужто за шкуру трясетесь?» – лживо смеялся и подбадривал их Пекалов; он был перепуган; суетный, он не сразу понял, что хитрят, страх в них был невелик, зато же велико было давнее желание, чтобы он прибавил водки. Отчаянные людишки, они теперь кривлялись и выкобенивались. Улучили-таки свою минуту. И деться Пекалову было некуда: к вечеру он удвоил выдачу водки. На этот раз водку в бутылях и еду Пекалов и Ярыга из трактира еле приволокли.

Тогда же Пекалов отозвал Алешку в сторону и прямо спросил:

– Уйти надумал?

– Надумал.

– А ты, парень, слабак, – вдруг озлился Пекалов; от растерянности он сорвал голос, он шипел: – Иди, иди к своей лютой бабе, пусть утешит! Катись!

Он и расчета Алешке не дал, теперь он экономил вдвойне.

Неудачливый и пустой, застрявший в малом поселке, Пекалов был пьяница, и больше ничего: без денег, без имени, без совести. Он и пил-то без особого разгула или там удали: во всем серенький. И солдатка Настя при нем была безликая, никакая.

– А я все думал, Настя… – разглагольствовал Пекалов. – А вот пройдет, Настя, много-много годов – а удивятся ли люди тому, что и в наше время было так сладко выпивать в постели, а?

Приподнявшийся на подушке Пекалов наливал себе водки, а ей красного; полулежа они выпивали, после чего он в охотку курил. Он посмеивался, а она стыдливо натягивала на себя одеяло.

– Чего ты прячешься в жару-то такую?

– Страмно, – сказала она тихо.

От болтовни Пекалов легко переходил к нытью. Он подумал о работягах, которых в подкопе все меньше. И пьяно вдруг заплакал:

– Разбегутся они, Настя. Все сбегут… Ни черта не получится.

– Ну и ладно.

– Разбегутся.

– Ну и ладно, говорю. Давай поласкаемся.

Она и одеяло скинула, а он все плакал: на ребенка был похож, когда сильно пьяный.

Оставшийся без Алешки – без мало-мальски понимающего в деле человека, Пекалов хорохорился, бодрился, однако в конце дня из подкопа послышался гул голосов, шум, и когда Пекалов сунулся туда, навстречу бежали его пьяндыги.

Обнаружилась течь: один из забойщиков почувствовал вдруг ожог – упавшая сверху капля была холодной, но показалась ему каплей кипятка. «Братцы! Каплет!» – крикнул он, после чего и началась паника. Пекалов останавливал их, кричал, уверял, что выдумки, его сшибли, наступали на руки, он визжал, а напиравшие из темноты пьяндыги кричали: «А ты ступай сюда сам, проверь!»; весь дрожа, Пекалов пролез вперед, просунулся, и ему тоже капнуло как бы горячим на лоб. Капнуло еще. Капли падали там и тут.