Гаррос-Евдокимов - Серая слизь

…Я не знаю, чем это объясняется: спецификой характера или личного опыта человека, изначально, в силу происхождения (от людей, приехавших на территорию этой ныне незалэжной страны после “оккупационного” 1940 года), лишенного гражданских прав (при сохранении, разумеется, обязанностей) и самого гражданства, а следовательно, ощущения даже номинальной причастности к какому-либо государству, но я всегда искренне ненавидел все, связанное с властью. Тем более – властью фискальной. Со структурами учета, контроля, хватания и непущания.

Никогда в жизни не делал я ничего всерьез криминального. Но люди, облеченные полномочиями и облаченные в униформу, с самого бессознательного детства были для меня враждебным биологическим видом. Трамвайные контролеры вычисляли безбилетного меня, чтобы стрясти с малолетнего пацана хотя бы карманную мелочь. Школьный гардеробщик пытался отловить меня в момент незаконного проникновения на подведомственную ему территорию для немедленного привода к директору – в справедливой уверенности, что я намерен нагло, с особым цинизмом прогулять богоданные уроки. Охранники Департамента гражданства и иммиграции вальяжно покрикивали на толкущихся в апокалиптических, многодневных очередях “негров”, неграждан, взыскующих очередной, прицельно к летнему сезону сочиненной чиновниками справочки, без которой не выпускали через восточную границу к родным. Раскормленные краснорожие московские мусора радостно вертели мой нероссийский паспорт, перебрасываясь садистки-глумливым: “Та-ак, что у нас за подделку визы?..” Рижские муниципальные полицаи цемерили нас на парковой скамейке за преступным распитием винища – и готовы были десятками минут ругаться, грозить “телевизором” и хвататься за демократизаторы ради вшивых пяти латов на лапу. Менты из “наркотического” отдела караулили нас на Лубане, чтобы упечь на несколько лет за пару найденных в кармане косяков.

Я могу сколько угодно трезво соглашаться с объективной необходимостью – в принципе – существования государственного аппарата и его насильственно-принудительных институтов, и не по-бендеровски, а искренне, в силу природной мирности чтить уголовный кодекс – но на уровне почти безусловных рефлексов я никогда не буду воспринимать МЕНТА любой разновидности иначе, чем как естественного врага. Как априорного агрессора, которому нужен лишь более-менее сфабрикованный повод, чтобы задержать тебя, развести на бабки, в идеале измордовать, а в перспективе уничтожить.

Поэтому происходящее сейчас – с определенного момента и по нарастающей – не стало для меня столь уж обескураживающей неожиданностью. Ведь я всегда знал, что нападение возможно (если не обязательно), – я просто оказался не готов к атаке в это время и с этой стороны.

Ко многому – не готов…

Совершенно не был я готов увидеть в допросном кабинете (мало чем отличном в гнездовище элитных богдановцев на Стабу, в здании бывшего республиканского КГБ, – загадочный лейтнантс уже не маскировался и даже, по-моему, выпендривался – от аналогичного в зачуханном золиковском райотделе: казенщина она и есть казенщина – стертая, мертвая, враждебная всему человеческому) того усатого ментяру, с которым мы пересеклись взглядами под козырьком “Локомотива”. Мое наличие где в означенный час означенного числа он готовно и подтвердил Кудиновсу – и только тогда, кстати, я и узнал усатого: у него память оказалась лучше…

Не был готов объяснять, почему я там в тот именно момент очутился – я-то думал, что вычислили меня по номеру мобилы, что они знают о звонке, о факте звонка… Так что, не в силах с ходу сориентироваться, честно вывалил, как оно было. “И Яценко не объяснил вам, о чем хочет рассказать?..” – “Нет”. – “Но вы все равно поехали?” – “Да…” Я даже сам предположил вслух насчет номера в памяти. “Его сотовый был разбит”, – сронил Кудиновс тоном, не оставляющим сомнений, насколько удалась моя хилая попытка косить под искренность после очевидного прокола.

“Что это у вас?” – показывает на свою правую скулу. “Ничего интересного. Бытовой травматизм… По пьяни”.

…К реальной степени собственной растерянности я тоже в итоге был не готов (и, кстати, стал лучше понимать расколовшихся без “обработки” и при очевидном отстутствии против них прямых улик: все-таки атмосфера ментовки – или само обстоятельство, что ты уже в ней, – и впрямь изрядно парализует волю). Зато, похоже, был к ней готов лейтнанта кунгс: в характерном для Кудинова зомбическом равнодушии, отсутствии выражения в голосе и лице сейчас – в отличие, как мне показалось, от первого допроса – прощупывалось некое насекомоядное довольство. Видимо, все происходило согласно его ожиданиям и расчетам.

Он въедливо, планомерно долбил меня на тему “Ковчега”, а я совершенно не понимал, на хрена: в свое время на все эти вопросы я прилежно ответил ментам, ведшим дело Якушева. И вдруг:

– Лично с Якушевым вы когда-нибудь общались?

– Нет, естественно.

– Вы были с ним знакомы при его жизни?

– Нет.

Пауза. Он вообще мастер изводить паузами.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Что за бред?!

– Вы сказали, что про самоубийство Якушева узнали от приятеля…

– Да.

– Как его зовут?

– Федор Дейч.

– Вы давно его знаете?

– Лет с пяти. Мы в одном дворе выросли.

– В каких вы с ним отношениях? Гос-сди, Федька-то тут при чем?..

– На данный момент – ни в каких.

– Что это значит?

– Полтора года назад он уехал из Латвии.

– И вы с тех пор его не видели?

– Нет.

– А до его отъезда какие у вас были отношения с Дейчем?

– Приятельские. Хрен тебе я буду вдаваться в подробности.

– А Дейч был знаком с Якушевым?

– По-моему, совсем мало.

– То есть вы не убеждены?

– Насколько я помню.

– А где он сейчас?

– Кто?

– Дейч.

– По-моему, в Москве. Но на сто процентов я не уверен…

Вопросы были чем дальше, тем более откровенно высосаны из пальца, и естественно было предположить, что лейтенант просто не знает, о чем еще спрашивать, но у меня складывалось стойкое впечатление, что – прекрасно знает, и несет всю эту хрень не вполне от балды, а то ли клонит к чему-то, то ли отвлекает внимание, готовя сюрпризик. А вот и сюрприз:

– Вы знали Вячеслава Доренского? Бл-ля… (Не готов, ни к чему не готов!.. Но какого черта?)

– Почти нет.

– Что значит – почти?

– Я знал, что такой существует. Но лично практически не общался. Видел три или четыре раза.

– Знали, что существует… Откуда?

– Я с Дашкой встречался. C сестрой его.

– Когда?

– Около трех лет назад.

– Долго?

– Около полугода.

– Почему перестали? Да какое тебе, тварь кривомордая, дело?

– Не сошлись характерами.