Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

В сумерках мы достигли окрестностей Джурджу. Стены крепости нависли над нами словно отвесные скалы, и в душу вползла холодная змейка страха. В жизни наступают моменты, когда воля человека может изменить ход судьбы, избрать новое будущее. За этими стенами меня караулила смерть, но я боялся иного – боялся последствий принятого мною решения… Однако отступать было поздно. Подъехав к крепости, я громко крикнул по-турецки, приказав открыть ворота. Мое появление, похоже, никого не удивило, вскоре раздался скрежет лебедок, и подвесной мост со стуком опустился на свои опоры. Конь бея привычным шагом ступил на настил моста.

Окованные железом ворота крепости открывались медленно и словно неохотно. Скосив глаза, я посмотрел на стоявшего сбоку Драгомира. Он был невозмутим, но я слишком хорошо знал этого человека, чтобы понять – он готов к бою. Наконец, дубовые створки распахнулись. Копыта лошадей дробно зацокали по мосту, и всадники один за другим въехали в ворота Джурджу.

– Вперед! – скомандовал я и, обнажив клинок, начал без разбора рубить находившихся поблизости турок.

Схватка у ворот только началась, а к стенам из леса уже хлынула потоком основная часть моей армии. Паника моментально охватила ряды защитников крепости, они бросились врассыпную, даже не пытаясь сопротивляться. Смерть неотступно следовала за ними, и вскоре земля у ворот Джурджу стала скользкой от крови, а валявшиеся повсюду трупы начали мешать движению всадников. Город тем временем наполнили крики, и всполохи огня все сильнее разгорались на фоне черного неба.

– Это война, – произнес наблюдавший за пожаром Гергина. Его лицо было мрачно, скулы напряжены.

– Да, война. Она была неизбежна, и мне ничего не оставалось, как первым начать ее. Так можно выиграть время, – разрушив города на Дунае, мы замедлим движение османов. Султан никогда не воюет зимой, до лета еще есть время.

– А потом?

– Летом должен начаться крестовый поход.

– Валахия напала на Османскую империю, странно как-то все это.

– Формально, Хамза-паша атаковал первым, и у нас есть право провести карательную операцию. Сожги здесь все. А уцелевших пленников – в колодки. Они отправятся с нами в столицу. Я казню их там.

– Что ты сделаешь с беем и переводчиком, твое высочество?

– Казню. Посажу на кол. Это будет предупреждением всем, кто осмелится с мечом придти на нашу землю.

– Но они же знатные вельможи!

– Уверяю тебя, Гергина, они будут корчиться на кольях точно так же, как простолюдины. Другой смерти они недостойны.

– Я боюсь, – боярин прямо посмотрел на меня.

– Я тоже боялся, но когда понял, что другого выхода нет – перестал. Мы должны идти только вперед, не останавливаясь и не зная сомнений. Жестокая казнь это не столько возмездие для преступника, сколько назидание для других. Расправа над Хамзой-пашой должна стать устрашением, демонстрацией того, как я намерен поступать с любыми врагами, вторгшимися на нашу землю. Знаешь, Гергина, я достаточно долго жил в Турции и хорошо представляю себе образ мыслей «хозяев мира». Те, кто обладает большой силой, обычно не встречают сопротивления на своем пути и начинают думать, будто они неуязвимы. И это их первый шаг к краху. Тот, кто идет в бой, рискуя собственной жизнью, не боится ран, не боится смерти, но тот, кто мнит себя несокрушимым, может запаниковать от первой же царапины. Палачи никогда не представляют себя на месте жертвы. Им надо наглядно объяснить – их кровь такая же алая, как у нас, их боль ничуть не слабее нашей. Мучители должны знать, что всегда найдутся те, кто свершит истинное правосудие и покарает негодяев, несущих страдания слабым и невинным. Господь далеко, но есть люди, способные собственными руками восстановить справедливость. Я, Влад Воевода, внушу османам такой ужас, что они позорно побегут с моей земли, и она будет гореть у них под ногами! У нас мало оружия, мало людей, мало денег, но достаточно средств и изобретательности для того, чтобы до дрожи в коленях запугать «непобедимую» армию султана. Каждый из врагов, будь то простой янычар или визирь, очень крепко задумается о том, каково это закончить свою жизнь, корчась на колу, и поверь, Гергина, такая перспектива им вряд ли понравится.

Город пылал. Все пути к отступлению были отрезаны.

Снежинки медленно кружились в воздухе и таяли в лужах еще неостывшей крови. В воздухе пахло гарью, черные столбы дыма поднимались к сумрачному, затянутому облаками небу. Силистра была далеко не первой османской крепостью на территории Болгарии, сожженной мною в этом походе. Валашские войска стремительно, словно огненная лавина, продвигались по Дунаю, уничтожая все, что встречалось на пути, и внушая панический ужас прослышавшим о нашем появлении туркам.

В этом году была на редкость мягкая зима, что позволяло задействовать в походе против султана не только легкую конницу, составлявшую основу княжеской дружины, но и пехоту, передвигавшуюся по воде на баржах. Двенадцатитысячное войско, состоявшее из свободных крестьян и мелких землевладельцев, представляло собой не слишком большую по численности, но отлично подготовленную мобильную группировку, которая атаковала быстро и неожиданно, выбирая наиболее уязвимые цели. Почти все мои офицеры были новичками, впервые вступившими в настоящие бои, однако эти люди с честью выдержали боевое крещение, продемонстрировав храбрость и выучку. Я практически «с нуля» создал боеспособную армию, и первые боевые трофеи стали тому подтверждением. Начав кампанию, я приказал Фарме соблюдать строгую отчетность, учитывая всех уничтоженных османов, а также распорядился отрезать трупам носы и уши, чтобы иметь наглядное подтверждение полученным цифрам. В Османской империи доказательством обычно служили отрезанные головы, но я посчитал, что с такими трофеями будет слишком много возни, и предпочел довольствоваться не столь громоздкими доказательствами военных успехов. Носы и уши я, после завершения похода, намеревался отправить в Венгрию, надеясь, что это станет еще одним аргументом для скорейшего начала крестового похода. Надо было продемонстрировать венгерскому королю, а через него и папе Пию II, что в Валахии имеется достаточно искусных бойцов, способных причинять максимальный урон султану.

Тела убитых также находили достойное применение – мы выставляли трупы на центральных площадях захваченных крепостей, дабы это зрелище внушало врагам трепет. Султан Мехмед Завоеватель должен был видеть серьезность моих намерений и ту жестокость, с которой я их осуществлял.

Снег постепенно превращался в дождь, тяжелые, пропитанные водой снежинки падали на доспехи, смывая с них кровь и грязь. Я находился в самом центре Силистры, на рыночной площади, местоположение которой угадывалось по кольцу дымящихся руин, окружавших свободное пространство. Город был стерт с лица земли, однако это не внушало скорби тем, кто долгие годы страдал под гнетом османов.