Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

— Вот так здесь все на тебя смотрят, Мемо. С жалостью, сверху вниз. Нет, я от других не отстану! Мы еще заткнем за пояс всех этих столичных пижонов, когда вернемся!

И мальчики, засунув руки в карманы, переходят через улицу, лавируя между трамваями и машинами.

— Ведь он вам обо мне не говорил, правда? Как же вы узнали обо мне?

он слишком нежен, слишком стыдлив; я не упрекаю его за то, что он не выставляет меня напоказ, наоборот, я предпочитаю, чтобы было так, как есть, — понимаете, мы всегда, кроме первого раза, виделись только наедине, с глазу на глаз, здесь. Словно наш мир не мог расшириться ни на сантиметр

— Вот там, где вы сидите, садится и он

и сначала дает мне почувствовать издали свое присутствие;

— …вы ведь на софе сидите, правда?

нет, я не упрекаю его за это и не стыжусь этого; для всего нужно определенное место, нужно определенное место и для того, чтобы наша любовь или ненависть устоялась и пустила глубокие корни, — иначе, боюсь, да, боюсь, мы были бы призраками; я чуть и не стала призраком; и я за то и благодарна Федерико, что он дал мне в полной мере изведать любовь и ненависть и оттого почувствовать себя человеком из плоти и крови, каким я себя чувствую теперь

— Ладно; этак я вам наскучу; не хотите ли чашку кофе? нет, я прекрасно знаю, где что: вот, например, там, где вы сейчас, софа кофейного цвета, а слева от вас камин — он только так, для украшения, не действует, — здесь стул, а посредине… но так я вам еще больше наскучу…

и чутье мне подсказывает, что вы хотите что-то узнать, верно? и я знаю, что вы этого заслуживаете; почему я это знаю? я тоже пришла издалека, мы с вами без слов понимаем, откуда; по-моему лицу вы волей-неволей должны это увидеть, разве нет? ведь мы выросли без слов, обходясь одними взглядами. Эти взгляды не так-то легко выдерживать, вы не находите? мы сами не можем долго переносить свое подлинное лицо… как бы вам сказать?.. есть лица, которые нас ужаснули бы и довели бы до крайних пределов во всех страстях, хороших и дурных, но это невозможно, вы так не думаете?.. ведь есть еще множество правил, которые нужно соблюдать, хорошенько следя за собой, чтобы не оплошать, чтобы не показать другим свое подлинное лицо и чтобы, увидев его со страхом и отвращением, они не изничтожили тебя. Да, я подозреваю у вас такой взгляд и чувствую, что вы подмечаете его у меня; поэтому я и знаю, что могу говорить с вами, что вы этого заслуживаете. Быть может, мы в чем-то похожи друг на друга. Бывают схожие люди; я хочу сказать, разные, но такие, какими должны быть, и этим-то не похожие на других. Но вначале я была такая же, как все, а жизнь моя — как стоячая вода. Моя мать была простая, бедная женщина, а я у нее незаконнорожденная, понимаете? и все мое детство я перебиралась из одной каморки с единственной кроватью, втиснутой между сундуками и вешалками со старой одеждой (которую нам иногда отдавали), в другую, такую же неказистую. Не очень-то весело мне жилось, сами понимаете: в нашем закутке негде было повернуться, а в комнаты я разве только украдкой заглядывала и всегда боялась попасться на глаза хозяйским детям и нарваться на какую-нибудь грубость, и знала, что день моего рождения мать держит в секрете, не смеет обмолвиться о нем хозяевам, чтобы не подумали, что она подарок выпрашивает, хотя нам и в праздники, даже на рождество, ничего не дарили. Но это неважно, и…

— …должно быть, я вам наскучила…

нет, я хочу вам сказать, что уже тогда, в пору моего долгого детства, я научилась — мне это запало в душу без всяких слов , — научилась ждать, то есть быть женщиной (потому что нам не к лицу просить, добиваться, надоедать: те, кто так делает, не женщины — у них только тело женское, но они — крысы, белые крысы с нежной шкуркой, которая от малейшей жары покрывается паршью и облезает); женщина должна безмолвно ждать, ждать минуты боли и минуты, когда ее позовут, не прося заранее ни того, ни другого; этому я научилась; говорю вам, научилась, не выражая это в словах, не уясняя себе, — просто приняла душой, как мы принимаем все истинное

— Моя мать — простая женщина — кое-что скопила, сеньор Сьенфуэгос. Давно наступило мирное время (я родилась в тысяча девятьсот восемнадцатом), когда я, уже переросток, смогла пойти в школу. Я получила начальное образование, а потом кончила курсы машинописи и стенографии. Внезапно перед такими людьми, как я, открылись новые возможности

но между матерью и мной образовалась глубокая трещина: она по-прежнему ходила в платке, в юбке с карманами, оттопыренными от связок ключей, и в переднике, и лицо у нее было, как сухой орех, блеклое, и на висках шелушилась кожа, и волосы она закручивала в тугой пучок на манер старух-богомолок, а я уже носила шелковые чулки и мазала губы, потому что ходила в кино и видела, как одеваются и красятся актрисы, и общалась на курсах с совсем другими людьми; но это было потом, а до того были только кухни, где всегда вкусно пахло, кухни с печами и жаровнями, с изразцами и каменными ступками, кухни старинных домов, вроде дома сеньоры Овандо, где главным образом и прошло мое детство, где я поджидала, когда покажется сеньорита Пимпинела, подглядывала за ней и пыталась подражать ее жестам и одеваться, как она

— Вы помните, какие тогда носили меха, юбки с воланами и шляпы — очень глубокие или широкополые я хотела их иметь, да и кто не хотел бы? И поэтому я решила поступить на курсы, а чтобы было чем платить за ученье, работать официанткой. Нет, мать меня плохо понимала; ей казалось, что мы уже нашли свое место, что мы и так бог знает что совершили, когда из своего селенья в штате Идальго приехали в Мехико искать работу, не имея ни малейшего представления, что будем здесь делать, она беременная, а я как непроросшее зерно; она считала, что нам и так хорошо, что я должна знать свое место и что нечего мне пыжиться, пытаясь шить себе такие платья, как у сеньориты Пимпинелы, а тем более работать в китайском кафе, среди мужчин, которые не умеют относиться к девушке с уважением. (Ортенсия Чакон, восемнадцати лет, лицо индейского типа, но очень нежное, с тонкими чертами, если не говорить о толстоватых губах, и стройная, но с полными ножками.) В этом кафе я и встретила его

— Мой муж… не очень высокий, но коренастый, плотный, что называется крепыш, курчавый, с густыми усами. Где-то здесь у меня должна быть его фотография…

в пиджаке и в галстуке; а тогда для меня это было все — пиджак и галстук. Он приходил после работы выпить чашку кофе с рогаликами — кафе было неподалеку от Министерства финансов, где он служил. Как он меня полюбил? Как вам сказать… Да, это всегда ново, несмотря ни на что, потому что это все равно что открыть для себя город — да, город, в котором мы живем, иллюзией любви превратить его в свой заповедник и, забыв обо всем, летать над его крышами и время от времени спускаться отдохнуть в кино, в Чапультепекский парк, на ярмарку, где попугаи вытаскивают на счастье билетики, и поэтому я вышла за него замуж и народила детей