Лори Андерсон - Говори

Нет. Я так не думаю. Да, я в порядке. Ну, типа того.

Рейчел пишет крупным размашистым почерком: КТО ЭТО СДЕЛАЛ???

Я переворачиваю страницу.

Энди Эванс.

«Врунья! — Она, шатаясь, встает со стула и хватает со стола книжки. — Я тебе не верю. Ты просто завидуешь. Ты гадкая маленькая извращенка, и тебе завидно, что я такая популярная и что я иду на выпускной, и поэтому ты все врешь. И это ты послала мне записку, ведь так? Ты просто больная. — Она разворачивается, чтобы бросить вызов библиотекарше: — Я иду в медпункт. Похоже, меня сейчас стошнит».

Я стою в вестибюле и смотрю на автобусы. Домой ехать не хочется. Здесь оставаться тоже. Начало разговора с Рейчел меня весьма обнадежило, что было моей ошибкой. Это как если бы ты уже стоял на пороге в предвкушении идеального рождественского ужина, а у тебя перед носом захлопнули дверь, оставив одного на холоде.

«Мелинда», — слышу я свое имя. Здорово. У меня уже слуховые галлюцинации. Придется попросить школьного психолога найти мне психотерапевта или въедливого психиатра. Я ничего не говорю — и чувствую себя ужасно. Я говорю — и чувствую себя еще хуже. У меня проблема с нахождением золотой середины.

Кто-то осторожно дотрагивается до моей руки. «Мелинда?» Это Айви. «Можешь поехать последним автобусом? Я хочу тебе кое-что показать». Я иду за ней. Она приводит меня в туалет, тот самый, где она застирывала мою блузку, на которой, кстати, даже после отбеливания до сих пор следы от ее маркеров. Айви тычет пальцем в стенку кабинки: «Посмотри».

ПАРНИ, ОТ КОТОРЫХ ЛУЧШЕ ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ.

Энди Эванс.

Он урод.

Он подонок.

Держитесь подальше!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Его надо изолировать.

Он думает, ему все можно.

Вызовите копов.

А как называется лекарство, которое дают извращенцам, чтобы у них больше никогда не встало?

Дипро-что-то-там.

Ему надо давать его каждое утро с апельсиновым соком. Я ходила с ним в кино — так он попытался запустить мне руку в штаны уже во время НАЧАЛЬНЫХ ТИТРОВ!

Еще и еще. Разные ручки, разные почерки, диалоги между авторами, стрелочки к предыдущим параграфам. Это даже лучше, чем вывесить рекламный щит.

У меня такое чувство, будто я могу летать.

На следующее утро, в субботу, я просыпаюсь от тарахтения бензопилы, и этот шум, проникающий прямо в уши, вдребезги разбивает мои мечты поспать подольше. Я выглядываю в окно. Арбористы — три парня, которых папа нанял спилить засохшие ветви дуба, — стоят у подножия дерева, один из них заводит бензопилу, словно это спортивная машина, двое других устраивают дереву предварительный осмотр. Я спускаюсь вниз позавтракать.

О том, чтобы посмотреть мультики, не может быть и речи. Я наливаю себе чашку чая, а затем присоединяюсь к папе и соседским ребятишкам, которые смотрят шоу с подъездной дорожки. Один из парней ловко залезает на дерево под бледно-зеленую крону, затем подтягивает привязанную к толстой веревке бензопилу (выключенную). Он, как скульптор, начинает отсекать куски сухого дерева. «Др-р-р-р-р-р». Бензопила вгрызается в дерево, ветви обрушиваются на землю. В воздухе кружатся опилки. Из зияющих ран на стволе медленно капает сок. Арборист убивает дерево. Оставит только пенек. Дерево умирает. Тут уж ничего не поделаешь. Мы молча следим за тем, как дерево, кусок за куском, падает на сырую землю.

Убийца с бензопилой с широкой ухмылкой спускается вниз. Ему наплевать. Какой-то малыш спрашивает у папы, зачем этот дядя рубит дерево.

Папа:Он его не рубит. А наоборот, спасает. Нижние ветки давным-давно засохли из-за болезни. Такое происходит со всеми растениями. Но, вырезая поврежденные участки, ты даешь дереву возможность снова расти. Сам увидишь, к концу лета дерево будет самым сильным в нашем районе.

Ненавижу, когда папа строит из себя всезнайку. Он страховой агент. А вовсе не лесничий, который разбирается в деревьях. Арборист раскочегаривает мульчер рядом с грузовиком. С меня довольно. Я хватаю велосипед и срываюсь с места.

Первая остановка — бензозаправка, накачать шины. Я и не помню, когда в последний раз ездила на велосипеде. Теплое, ленивое, тягучее субботнее утро. Парковка перед продуктовым магазином забита. На площадке за начальной школой играют в софтбол, но я не останавливаюсь, чтобы посмотреть. Я еду в гору, мимо дома Рейчел, мимо средней школы. Спускаться с горки уже гораздо легче и быстрее. Я даже набираюсь смелости оторвать руки от руля. Поскольку я еду на приличной скорости, переднее колесо держит дорогу. Я сворачиваю налево, потом — снова налево и качусь по склону холма куда глаза глядят.

Где-то в глубине души я это планировала, дрожащая стрелка моего внутреннего компаса смотрит в прошлое. Я не узнаю местности, пока не замечаю тот самый амбар. Притормаживаю и стараюсь выровнять велосипед на посыпанной гравием обочине. Над головой ветер рвет телефонные провода. Белка пытается удержать равновесие.

Пустая подъездная дорожка. Почтовый ящик с надписью: «Роджерс». Баскетбольное кольцо на стене амбара. Кольца я не помню, но в темноте его было не видно. Я веду велосипед по дальнему краю участка — туда, где деревья проглатывают солнце. Прислоняю велосипед к покосившемуся забору. И опускаюсь на холодную землю.

Сердце стучит так, будто я все еще еду в гору. Руки трясутся. Это самое обычное место, его невозможно разглядеть ни из дома, ни из амбара, оно совсем близко от дороги: я даже слышу шум проезжающих мимо машин. Земля усеяна скорлупками желудей. Сюда вполне можно привести на пикник детсадовскую группу.

Я подумываю о том, чтобы лечь. Нет, так не годится. Я скрючиваюсь возле ствола дерева, мои пальцы гладят кору в поисках шрифта Брайля, сигнала, ключа к тому, как вернуться к жизни после долгой зимней спячки. Я выжила. И я здесь. Сбитая с толку, на грани нервного срыва, но здесь. Итак, как мне найти свой путь? И есть ли бензопила или топор для души, чтобы одним махом покончить с воспоминаниями и страхами. Я зарываю пальцы в землю и сжимаю их. Где-то глубоко внутри крошечная незапятнанная часть моего «я» ждет, чтобы отогреться и пробиться на поверхность. Есть такая тихая девочка Мелинда, которую я не видела уже много месяцев. Вот именно об этом семечке я и буду заботиться.

Домой я возвращаюсь как раз к ланчу. Делаю два сэндвича с салатом и яйцом и выпиваю огромный стакан молока. Съедаю яблоко и ставлю посуду в посудомойку. Еще только час дня. Наверное, было бы неплохо убрать кухню и пропылесосить, но окна открыты, и малиновки поют на лужайке перед домом, где меня ждет груда мешков с мульчой, на которых написано мое имя.