Валерий Попов - За грибами в Лондон [сборник]

Очнулся я, сидя в инвалидной коляске… но коляска та была, к счастью, не моя. Во-первых, сильно обшарпанная… что же, я давно на ней езжу? Но – когда? А во-вторых, самое главное – передо мной была ручка переключения скоростей, другие непонятные ручки, спидометр (?), еще что-то автомобильное, о чем я ни малейшего понятия не имею: в жизни ничего не водил! Не моя это мотоколяска. Факт.

Мысль эта почему-то наполняла меня ликованием. А вот и хозяин. Горбун с маленькими ножками, перекидывает свое хрупкое тельце, опираясь на трость. Взгляд, однако, у него был уверенный и жестокий. К кому это я попал?

Он сел за руль и насмешливо смотрел на меня. И молчал.

– Скжт пжст… кк я здс окзлс? – слипшимся, горьким ртом произнес я.

– С неба упал! – усмехнулся он.

Я, видимо, настолько ослаб, что вдруг горячо ему поверил – может, действительно я летал высоко, спрыгнув с крыши на провода, которые спружинили, а вовсе не сидел в той зловещей темно-синей пивной, где вершились гнусности, – и все, значит, неплохо… Людям ослабшим свойственно верить в легкую победу хорошего, в чудеса.

– С неба? – радостно произнес я.

– Ага… с неба, – усмехнулся он. – И валялся в грязи!

Да. Судя по состоянию моей одежды – он прав. Горячий пот вдруг прошиб меня. Я вытирался грязным платком.

– Так куда прикажете? – издевательски произнес он, трогая рычаги.

– Мне бы воды попить где-то! – прохрипел я: во рту наждак!

– Попробуем! – усмехнулся он.

После чего возил меня долго и непонятно и, я бы сказал, жестоко. Надолго оставлял меня и медленно-медленно куда-то уходил, ничего не объясняя… а встать я почему-то не мог – лишь жалко озирался: то какой-то магазинный тыл с ящиками в грязи, то узкий двор с кирпичной стеной, уходящей до неба… Я высох до кишок. Но безжалостный горбун возвращался без воды, ничего не объясняя, вез меня дальше и снова надолго бросал. Наверное, это и есть ад, наказание за все мои прегрешения? Вот мы въехали в какой-то дикий двор, красные дома с черными окнами без стекол, ржавыми лесенками вдоль стен.

– Ну… тебе, наверное, сюда? – проговорил он, открывая с моей стороны дверку. Я поглядел на убогую дверку в углу… «Вытрезвитель». Ну что ж – он, наверное, прав. Может, хоть там мне дадут воды?

Но мечты мои не сбылись.

– На вас, алкашей, воды не напасешься! – таков был грубый ответ коренастой женщины в форме. – Вот, садись пока в кресло. Сейчас доктор придет, разберется.

Из прошлых посещений подобных мест я помнил, что доктор определяет степень опьянения, а значит – дальнейшую твою судьбу.

Казалось, страшней ничего уже не будет, но – в соседнем кресле я увидел Федю.

– Ну что, со свиданьицем, – мрачно произнес он.

Как он здесь оказался? Ведь ушел по крышам, я же своими глазами это видел!.. Мерещилось? Я боялся его спросить о судьбе его дочери Люды. Да и что спрашивать? Тут, конечно, где же ей еще быть? И действительно – скоро из-за приоткрытой двери донеслись ее вопли:

– Папа! Папа!

Не дай бог еще кому-нибудь из живущих услышать такой крик – и в таком месте! Федя с мучительной гримасой приподнялся.

– Да сиди! – грубо сказала хозяйка. – Ничего с ней такого не сделают! Перепилась просто. Но пятнадцать суток всем вам светит! – глянула и на меня.

– Папа!

Федя рухнул. Отчаяние овладело и мной. В то время, как мой друг Никита страдает за свое благородство в застенке, я оказался здесь: кислая вонь, ругань, и помощи неоткуда уже прийти… Даже Федя, который своим огнем вывел нас из кромешной тьмы, когда мы гибли в Ладоге… даже он оказался здесь, и вместе со своей любимой дочуркой!

Зазвонил телефон. Дежурная вышла и, вернувшись, поманила меня. Я встрепенулся. Подул какой-то ветерок. Откуда? Подмигнул зачем-то Феде, потом, идиотски помигивая сам себе в зеркало, пошел. Ты и в тюрьме карьеру сделаешь! Кто это говорил мне? Или я сам придумал?

Привели в культурный кабинет, с фикусом. Начальник – свежий, молодой, румяный, представился:

– Лейтенант Топчий!

– Очень приятно!

Чу! Вот она, карьера в застенке? Но не хотелось бы, честно говоря. И вдруг почему-то среди этой относительной чистоты и даже комфорта меня вдруг прорвало: зарыдал. Вспомнились все страдания и переживания последних дней. Как хорошо – зарыдать, после многих лет напряженных улыбок! И рыдать вдоволь, всласть! Топчий терпеливо ждал, пока я нарыдаюсь. Мягко улыбался. Веет спасением? От кого же это? Пропало вроде бы все?

– Поплачьте, поплачьте… Это хорошо. Ведь вы, говорят, сочиняете? – нежно Топчий сказал.

«Говорят? Это кто же, интересно, говорит? – Какая-то часть мозга трезво заработала. – Кто на помощь пришел?» В последние дни реагировал на мои фантазии лишь Коля-Толя, который называл меня «маршалом брехни». Неужели с такой неожиданной стороны пришла помощь? Вот уж не ожидал! От кого, от кого, но уж не!..

– Тут ваш друг согласился заплатить за вас штраф.

– …Какой?

И вошел Коля-Толя. Я чуть было снова не зарыдал – с трудом сдержался.

– Ну, сильно он вас тут мучил? – свысока Коля-Толя поинтересовался.

– Да нет, ничего. – Топчий улыбнулся. – До дому доведете?

– Доведу куда надо! – сурово Коля-Толя сказал.

Я с трудом поднял голову, которая почему-то не держалась, пытался понять, что его слова значат, но так и не понял.

Коля-Толя, вздохнув, вытащил мятые деньги. Вот кто, оказывается, настоящий друг! Я чуть вновь не заплакал. На ярком свету, идущем сквозь окошко (закат?), мухи, облепившие деньги, зашевелились, пытались взлетать, вместе с купюрами. Сердце мое прыгнуло. Лосиные мухи! И те самые деньги, что Коля-Толя выручил зверскими перепродажами лосиной ноги, – бросил их на благородное дело таки! Никите в его застенке было бы сейчас радостно, если бы узнал: действия его приносят плоды! Узнает ли? Только мухи могут ему принести эту благую весть. Я с надеждой глядел на двух, вылетевших в форточку на Сенную площадь.

Топчий взял деньги.

– А почему в мухах все? – брезгливо проговорил он.

– Липнут к хорошему делу, – хмуро пояснил Коля-Толя.

– Ну? – напутственно улыбнулся мне Топчий, сгребая деньги с мухами в стол.

– Там еще Федя с дочкой, – прохрипел я.

– На Федю я не подписывался! – ощерился Коля-Толя. – Ты сам его откопал!

Постояв, я сел, что, наверное, обозначало: тогда я остаюсь!

Долгая тишина.

– А… жрите! – Коля-Толя стал еще деньги метать…

«Но ведь хорошее дело не пропадает, – я подумал с тоской, – в том числе и для того, кто это делает? А?»

Пока мой спаситель счастливым не выглядел. Но все равно душа моя снова наполнялась слезами, но чистыми, светлыми, радостными. Я с любовью смотрел на него: сколько он подличал, хитрил – и все на благородство ушло! Можно сказать, при великой акции присутствуем тут.