Владимир Дрозд - Катастрофа. Спектакль

Рехнуться можно от всего этого.

Взнуздать себя и не думать, спеленать и не думать.

Он вернулся в гостиную, чтобы потушить в пепельнице окурок. Иван Иванович сидел в кресле и попыхивал сигарой. У его ног стоял саквояж Ярослава.

— Подождите внизу, пока я переоденусь. Я не выношу сигарного дыма!

Бермут, помогая себе обеими руками, оторвался от кресла и потащился к двери, едва сгибая ноги в коленях.

— Ладненько, ладненько, уважаемый Ярослав Петрович, я на крыльце покурю.

Петруня плеснул себе в лицо холодной воды из-под крана. Зря он так. Обидел старика. Тот старается, как может. Хоть и не бескорыстно. Но теперь они связаны одной ниткой. Тандем. К тому же у Бермута — давние связи. По крайней мере, похваляется. Может подставить ножку. Он теряет осторожность. Истерия. Никому не нужная. От переутомления. Ведь все чудесно. Просто чудесно. Начиная с просторной чистой ванны и новых мохнатых полотенец. Сейчас он примет душ. Смоет тереховскую пыль и дурные мысли. Он хорошо сохранился для своих лет. Да просто он молод. И всегда будет молодым. До шестидесяти. До семидесяти. Впереди — еще много-много лет. Как это прекрасно — жить. Наслаждаться жизнью. У него еще такое стройное тело. На Кубе ходил в шортах — кубинки заглядывались. Вечером Маргарита будет его. Плод созрел и готов упасть. Плод-скороспелка, но ему что до этого? А может, это произойдет еще днем, перед спектаклем. По телефону договорились, что она придет в гостиницу после трех. До трех — репетиция, последняя, режиссер не отпустит, на побегушках. Кажется, девчонка и впрямь влюбилась. Жизнь просто расчудесная, если в тебя влюбляются девчонки вдвое моложе…

Бермут танцевал на крыльце, глядя то на часы, то на люксовский балкон. Они действительно опаздывали. Можно перейти бульвар — и два шага до школы. Но Петруня желал подъехать к школе на собственной «Волге». К родной школе, в которой на выпускном вечере ему не выдали аттестата, потому что не было заплачено за год обучения, пятнадцать рублей новыми деньгами, сейчас он больше тратит на одну заправку машины бензином.

— Как вы, Иван Иванович, считаете, а может, предложить им погасить должок? Ха-ха! Теперь — смешно, правда, а тогда — целая трагедия, не выдали аттестата! Еще до выпускного вызывал директор, почему не платите, грозил исключением, кажется, был последний год, когда платили за обучение, но мне от сознания светлых перспектив не было легче, я плакал в кабинете директора, хоть знал, что пугают, что не исключат, — от стыда, что не могу заплатить, что у меня такие бедные родители и такие скупые тетки. Где-то я читал, что детская слеза, падая на землю, сжигает ее, и на том месте уже никогда ничего не растет. Значит, тропинки моего детства, как пишут лирики и как когда-то писал я сам, — сплошное пепелище! Время не лечит ран, это — поэтическая неправда, время только бинтует раны, а если бинт разматываешь, они болят еще нестерпимее, чем раны свежие…

Ярослав поднял глаза, увидел в зеркальце удивленное лицо Бермута и резко оборвал себя. Чего это он так разнюнился снова?! Он удачливый, везучий, баловень судьбы, когда-то о таких говорили, что им сам черт зыбку качает. К чему эта драма? Маленькие трагедии Ярослава Петруни, сыгранные им самим. Ему и впрямь везет. Он убедил в этом других, осталось поверить еще и самому. Очень веселый, простой, остроумный, легкий в общении, но это то же, что и коммуникабельный, легкий в жизни, но это — негативный оттенок модификации слов, балансирование на грани смысла, но разве у слов есть грани, слова — круглые, он любит шутить — работаю писателем, перевыполняю планы, ежеквартальные премии за количество, а отдел контроля за качеством не предусмотрен по штатному расписанию, отдел контроля качества — в тебе самом, отдел контроля качества — твоя совесть, раздувание штатов, сокращение штатов, сократить отдел контроля за качеством — собственную совесть…

Ярослав весело и беззаботно рассмеялся:

— Где-то у этих топольков, на бульваре, они были тогда саженцами, я глубокомысленно решал, как заработать на выпускные штаны: поработать несколько ночей помощником ассенизатора, у насосов, канализации во Мрине еще не было, вывозилось золото полей, как мы писали в тереховской газетке, бочками, или сотворить стихотворение, напечатать в районке, получить гонорар… Я выбрал литературу. Но тогда я еще не знал, что в литературе есть вы, Иван Иванович.

— В литературе — вы, Ярослав.

— Еще немножко — и я поверю.

— Я всю жизнь около литературы. Я даже не член Союза писателей, хотя трижды подавал документы. Я никто, хотя всю жизнь мечтал. Но и маленькая роль в большом спектакле — почетна.

— Скромность — прекрасная черта, жаль только, что она проявляется в вас так поздно, в пенсионном возрасте. Простите, я сегодня взвинчен, зол и то и дело выхожу из роли благодушного, уверенного в себе литературного счастливчика. Но, кажется, мой парад не состоялся, около школы нас никто не ждет.

— Не волнуйтесь, организационный талант Бермута еще ни у кого не вызывал сомнения, в отличие от литературного.

Ярослав шагал через две ступени по лестнице, по которой поднимался и сбегал — кто подсчитает, сколько тысяч раз? Бермут сопел где-то внизу. В памяти стерлось, где учительская, где кабинет директора, а ноги — помнили. Обутые в бурки со склеенными из красной автомобильной резины чунями. Девчата по углам хихикали. Сын директора театра брал его за локоть двумя пальцами и отводил в сторону: «Послушай, дружище, ты должен больше заботиться о своем внешнем виде, ведь наш класс — образцовый».

— Я существую в двух мирах! — крикнул вниз, на лестничную площадку, где пыхтел перед штурмом последнего марша Иван Иванович. Сверху он в своих широченных, как море, штанах на толстом обрубочном теле казался еще карикатурнее. — Меня трут в порошок жернова времени.

У дверей директорского кабинета, словно почетный караул, стояли две девочки в отутюженных школьных формах. Из-за письменного стола навстречу Петруне поднялась пожилая женщина в светлом парике под цвет пергаментного лица.

— Верно, вы и будете писатель, которого мы ждем? Это мероприятие у нас внеплановое, но ваш деятельный товарищ просил, и мне звонили, я поручила руководителю девятого класса провести все на должном уровне. На учительских конференциях нам тоже рекомендуют подобные мероприятия, для общего развития учащихся. Аудитория подготовлена, выступления и вопросы мы утвердили, так что никаких неожиданностей не должно быть… — Директор обошла Ярослава, словно сейф, содержание которого ее не интересует, потому что ключа от него нет и не предвидится. — Девочки, это — наш уважаемый писатель, вы проводите его в кабинет языка и литературы.