Павел Финн - Но кто мы и откуда. Ненаписанный роман

Жизнь состоит из двух неравных частей. В первой части твой организм приспосабливается к тебе, к твоему характеру. Во второй — ты приспосабливаешься к организму. И вот тут-то уж он припоминает тебе всё.

Поэтому мы с Ириной отправляемся в Израиль. Тель-Авив. Клиника “Ихилов”.

Запись 15 сентября 2016 года

Тель-Авив. Сарона, торгово-развлекательный квартал, парк на месте немецкой колонии, старых тамплиерских домов. Потрясающий рынок под крышей. Десятки бутиков, ресторанчиков, пиццерий. Очень удобное место для теракта.

“Террористическая атака 8 июня 2016 года, произошедшая в 21.26 по местному времени, в ходе которой 4 человек погибли и 20 человек получили ранение при стрельбе”.

Поразительно свойство израильтян, воспитанное годами отважного одиночества лицом к лицу с врагами, — никаких комплексов неполноценности. Было? Было. Увезли раненых, смыли кровь. Всё! Надо жить и не бояться. И не думать. А хасиды вообще советуют — по любому поводу — плясать и смеяться.

Плясать и смеяться!

Запись 15 сентября 2016 года, продолжение

Сидим под вечерним небом в ресторанчике “Киплинг” — недалеко от того места, где три месяца назад была стрельба.

Младшая сестра Оля, дочь моего отчима Бориса, спасенная здесь от рака и живущая ныне постоянно в чудном городе Хайфа, ее внучка Машка восьми лет, сын маминой подруги Давид Маркиш и мы с Ириной.

Я собрал всех не просто так — сегодня день рождения мамы.

Мы поминаем ее и всех наших мам — мы все теперь сиротки. Кроме, конечно, внучки Машки. А ее и нет за столом. Она бесится на детской площадке, где уже мгновенно подружилась с двумя девочками — еврейкой и арабкой. А я — в виде тоста — говорю о том, как много бесценного о жизни и людях прошлых лет я не узнал от мамы. И вот вспоминаю, пишу, пишу, а спросить не у кого — так ли было…

Успев порадоваться, что я живой, мама умерла в декабре 98-го — через год после моей операции.

Дочку Катю мама — она же Баба Жанна — очень любила, Катька с детства ее тоже. Она уже жила не с нами. Теперь в “Катькиной комнате” на Плющихе — под Ириным присмотром — лежала мама. Читала в тысячный раз своего Диккенса, грустила и огорчалась, что не узнает, кто родится у Кати — та была беременна.

Так и вышло — не узнала.

Врачи убедили нас: ей нужен особый уход и аппаратура — мы не справимся.

С нашей проклятой лестницы снесли ее на стуле. Мы ездили к ней в хоспис. В тот день Ирина — одна — повезла ей домашнюю еду. А я не смог — отправился на Курсы. Мы с Володей Хотиненко набирали нашу первую общую — режиссерскую — мастерскую. Я должен был заведовать драматургией. К нам присоединился Володя Фенченко.

Мастерская наша, существующая сейчас уже девятнацать лет, для нас троих была первой, но мои отношения с Курсами начались гораздо раньше. С 1987-го.

Когда — в начале пути — я еще ничегошеньки не понимал в профессии, но делал вид, что понимаю всё. И почему-то это производило впечатление, ко мне даже некоторые олухи обращались за советами. Позже я даже нагло начал преподавать, хотя мало что изменилось с моим пониманием. Но надо было соответствовать обману, и вот постепенно… постепенно…

“Тот, кто усвоил старое и способен понимать новое, может быть наставником”.

Странное дело, сейчас, когда я работаю с будущими режиссерами, мне гораздо интереснее, чем тогда, когда пытался наставить будущих сценаристов. Может быть, потому что я сам учусь вместе с ними. И это не кокетство пожилого мастера, это правда. Но на кого учусь? На режиссера?

Когда-то Саша Княжинский готовился защищать диплом. Вопреки давней договоренности — без своего постоянного друга-соавтора Юры Ильенко. А ведь должны были вместе. А как иначе? Княжинский-Ильенко — это же такой знаменитый вгиковский кентавр.

Перед этим Яков Сегель, снимающий на Ялтинской киностудии “Прощайте, голуби”, расстался с оператором Ильей Миньковецким. Старший брат, известный киевский оператор Вадим Ильенко, предложил Сегелю Юру. И Саша остался один.

Защищаться ему было нечем. Стали думать. Летом Саша и Юра снимали халтуру — заказную рекламу о кемпингах, тогда только возникших — от Прибалтики до Черного моря.

Пригласили — в качестве героя рекламного путешествия — друга Шуру Ширвиндта и чудно провели время. А я, когда они вернулись с упоительными рассказами, написал к снятому — довольно красивому изображению — какой-то — по-моему, чудовищный — дикторский текст.

Теперь это творение — делать нечего — стало Сашиным дипломом. И Саша пришел ко мне со своими дипломными соображениями об операторском мастерстве — чтобы я помог ему напечатать “теоретическую часть”.

Я сел за свой канцелярский “Континенталь”, Сашка — рядом. Он долго и серьезно молчал, думал — с чего начать, и, наконец, произнес первую фразу:

— Кино — искусство синтетическое.

Я засмеялся.

— Почему ты смеешься? — обиженно спросил Сашка.

В ответ я рассказал. У Шкловского — кажется, в “Гамбургском счете” — написано про то, как к отцу Есенина пришли журналисты расспросить о трагическом его сыне. Старый крестьянин прошелся в валенках по избе, подумал и сказал:

— Шел дождь.

Княжинский понял и перестал обижаться.

Но кино действительно искусство синтетическое. Однако то, что в кино каждая профессия тоже синтетична по сути своей, и режиссер не меньше драматург, чем драматург — режиссер, понимают, увы, немногие

Я учусь не на режиссера, конечно, — уже поздно. Я учусь кинематографу. Это не поздно никогда и безумно интересно. Всегда.

К тому времени, когда началась наше первая мастерская, мы с Володей Хотиненко уже работали вместе — на киностудии “12-а”, где директором был Саша Михайлов, — над документальным фильмом к 850-летию Москвы. Володя Фенченко нам помогал — и в Красногорском архиве, и при съемках.

Придумано было неплохо и просто. Соединение документального и игрового.

Плывет — с утра до вечера — кораблик по Москве-реке — через праздник. У штурвала старый капитан — актер Вадим Вильский с очень выразительным лицом. Мимо проплывают не только берега с их яркой и шумной праздничной суетой, но и — нетрудно догадаться — его воспоминания.

Конечный пункт плавания — Воробьевы горы. Вечером праздничного 6 сентября там небывалое для Москвы грандиозное световое шоу, специально для юбилея поставленное знаменитым композитором Жан-Мишелем Жарром. На высотку МГУ проецируются, под его музыку сменяясь, кадры из истории Москвы.

На Воробьевы горы мы приехали заранее — с утра. На могучем операторском ЗИСе, арендованном на “Мосфильме”, с таким же могучим водителем.

Пока разгружали аппаратуру, устанавливали камеру, пока Володя Хотиненко с оператором Володой Шевциком выбирали точки для съемки, народу было еще мало. Редкие веселые группки, уже с утра затеявшие здесь дружеские пикники. Но постепенно площадь стала наполняться, со всех сторон прибывали людские потоки — лица в основном молодые. Музыка их привлекала.