Александр Проханов - Гость

Зверь, который мучил Веронова, исчез, улетучился. Не выдержал энергии марша, молитвенных песнопений, плещущихся стягов, в которых шумело русское время.

Колонна с набережной свернула на Остоженку, заполняя собой всю проезжую часть. Вышла на Волхонку к белому, как огромный сугроб, Храму Христа Спасителя. Все, кто шел в колонне, крестились на золотой купол. Ярче зазвучали песнопения. Оставляя за собой Волхонку, колонна вылилась к Кремлю, к Каменному мосту, к величавому князю Владимиру, который приветствовал всех подходящих воздетым крестом, опустив к земле суровый меч.

Кремль, розовый, в легкой дымке, казался влажным, телесным. Металлическая ограда отделяла Троицкую башню от площади. За ней стояла цепь солдат. Каменный мост был пуст, мокро блестел. Но вдали трепетало, надвигалось, краснело флагами шествие коммунистов, которые двигались от Октябрьской площади, от памятника Ленину.

Колонна националистов, в которой шагал Веронов, вошла на площадь. Веронов отстал от колонны, забрался по зеленому скользкому склону к Пашкову дому и стоял, сверху озирая площадь.

Колонна коммунистов красным языком залила мост, вязко стекла к Кремлю и сблизилась с националистами, не смешиваясь с ними. Красные флаги приблизились к имперским знаменам. Советские песни смешались с церковными песнопениями. В «красной колонне» Веронов увидел большой портрет Ленина, который остановился недалеко от Казанской Божьей матери. Хоругви развевались рядом с красными флагами. И это выглядело, как знак примирения.

Со стороны Манежной громогласно, мощно двигалась колонна кремлевских сторонников с трехцветными российскими флагами, транспарантами, с букетами цветов. Блестела медь оркестра. Грохотали барабаны в руках голоногих барабанщиц в мини-юбках, которые бодро маршировали, невзирая на холод. Это стоцветное скопище надвинулось на площадь, сминая собравшихся, требуя себе места, просачиваясь своими трехцветными флагами в скопление красных и имперских знамен.

Площадь вязко колыхалась, как наполненная тестом квашня, взбухала. В ней двигались медленные протуберанцы, склеивались, проникали один в другой.

И уже подходила четвертая колонна с либеральными оппозиционерами. В ней виднелись триколоры, воздушные шарики и радужные полотнища, под которыми шли секс-меньшинства. Впереди колонны саксофонисты мерцали своими изогнутыми инструментами, оглашая площадь заунывными тягучими звуками.

Веронов стоял на холме под стенами Пашкова дома. Склон был полон людей, не уместившихся на площади, а народ все пребывал.

У подножья памятника виднелась трибуна, окруженная полицейской цепью. На нее стали подниматься лидеры движений и партий. Белый монашеский клобук соседствовал с чалмой, еврейская кипа – с буддийским колпаком. Над всеми возвышался бронзовый князь, осеняя площадь крестом, опустив к трибуне острие меча.

Веронова восторгало зрелище. В этих толпищах чудилась таинственная сущность империи, из которой, как магма, изливались народы, верования, учения, безумные идеи, таинственные мечтания. Причудливо смешивались, уходили вглубь, вновь появлялись, и ничто не пропадало бесследно, все повторялось из века в век, из царства в царство. И сейчас в этом вареве возникало Государство Российское, уцелевшее после страшного падания. Оно вновь начинало свое восхождение, как тесто, в которое Господь бросил небесные дрожжи. Кремль, как глыба розовой лавы, был свидетельством вулканического извержения, в котором извергалась все та же загадочная имперская сущность.

Трибуна была заполнена.

Каждый, на ней стоящий, имел сторонников в запрудившей площадь толпе. Тысячи глаз следили за своими вождями, были готовы им внимать. Князь Владимир осенял их крестом, побуждал присягнуть на верность Государству Российскому.

Первым выступал мэр Москвы, представляя главенствующую партию. Веронову с холма было видно его продолговатое лицо, бледное, синеватое, с лунным оттенком. Был слышен его металлический голос, пропущенный сквозь микрофон.

– Дорогие москвичи, граждане России! Братья и сестры! – мэр старался был проникновенным, внести в свою речь сердечное тепло и искренность. – Наша Родина, наша любимая Россия пережила трудные, трагические времена, когда чуть было не исчезла с карты мира. Но благодаря вашим трудам, вашим подвигам, вашему служению матушка Россия не просто уцелела, а идет ввысь, взлетает, как космическая ракета. Самое дорогое для нас – эта наша многонациональная держава, в которой драгоценны каждый народ, каждый язык, каждая культура, каждая молитва. Обнимемся друг с другом в этот праздничный день. Обратимся к соседу со словами братской любви. Да здравствует Россия! – он воздел вверх кулак, и площадь ахнула, вздохнула. По ней покатилась волна, и в той ее части, где стояли сторонники власти, заколыхались трехцветные флаги и раздались многоголосые клики: «Россия! Россия!»

Веронов вдруг ощутил толчок в сердце. Словно ожила черная, притаившаяся под сердцем почка. Стала набухать, разрастаться. Давила на сердце, отодвигала его, теснила грудь. Он с ужасом чувствовал пробуждение зверя.

Зверь, как и Веронов, слушал выступление мэра. Улавливал фальшивые, сухие, как металлическая фольга, интонации. Не к месту, неискренне произнесенное сталинское «братья и сестры». Походя упомянутая держава, кровоточащая, с обрубками территорий, чудом уцелевшая после краха Красной Империи. Зверь торопился вырваться из Веронова, пролететь к трибуне и вонзиться в худое тело мэра, чтобы тот заклокотал, захлебнулся, выпучил глаза, вывалил синий язык.

Веронов не выпускал из себя зверя. Удерживал его под сердцем. Боялся, что зверь замутит площадь, раскрутит на ней чудовищный водоворот. Он спасал площадь, спасал флаги, толпу, стены Кремля, цепочку солдат, мелькнувшую в кремлевских воротах машину. Он брал зверя на себя. Вызывал зверя на себя, как делают воины, попавшие в окружение и желающие погибнуть вместе с врагом.

Говорил лидер коммунистов. Веронов видел его большое лобастое лицо, красный бант на груди. Слушал его крепкий поставленный голос, кому-то угрожавший, кого-то убеждавший.

– Москва – столица тысячелетней Державы, в том числе столица великого Советского Союза. Все святыни Москвы – это святыни русской истории. Это и гробницы царей, и мавзолей Ленина. Это могилы Пересвета, Осляби и могила Жукова. Это храм Василия Блаженного и Университет, построенный советскими людьми. Примирение, которое мы с вами празднуем, – это признание величия Ленина и Сталина наряду с величием Петра Первого и Ивана Грозного.

Зверь рвался из Веронова, терзал его изнутри когтями, прогрызал ему живот. Веронов был готов кричать, но не выпускал зверя. Тот хотел перелететь площадь и вселиться в говорившего коммуниста. Речь лидера была сытой, заученной, грешила забвением незаживших ран, оставшихся после распада страны. Веронов погибал, но удерживал в себе зверя. Так на войне погибающий батальон сковывает основные силы врага, мешая его продвижению. Он спасал Кремль, мавзолей, храм Василия Блаженного, спасал все бесконечное русское время, на которое посягал зверь.