Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Других мотивов у нее нет?

— Не думаю, у Лиз сильный характер.

— Вы видите какой-нибудь выход?

— Два дня назад она сама ходила в Центральную тюрьму.

Харгрейв покачал головой, сжатые губы подчеркивали его возмущение.

— Ничего глупее не могла придумать.

— К счастью для Лиз, они не обратили на пес внимания. Теперь она собирается пойти к генералу Лопесу.

— У Лиз прекрасная, отзывчивая душа, она женщина с головы до ног, — сказал Харгрейв. — Порой она может стать рабой чувства долга. Я не перестаю удивляться, как она до сих пор не навлекла на всех нас беды.

— Мы должны сами что-то предпринять, — сказал Хоуэл.

— Но что именно?

— Вы знаете кого-нибудь в правительстве?

— Да, в министерствах финансов, путей сообщения и здравоохранения. Все они безбожные взяточники, по к тюрьмам отношения не имеют. Говорить с ними о политзаключенном бессмысленно.

— Больше никто в голову не приходит? — спросил Хоуэл.

— Мне очень неприятно говорить об этом, по помочь нам, кажется, может только один человек.

— Вы хотите сказать, Грааль Уильямс.

— Как вы догадались?

— Он мне не нравится, — признался Хоуэл.

— Знаю, но я ведь советовал вам не ссориться с ним, потому что рано или поздно он вам понадобится.

— Больше обратиться не к кому? — спросил Хоуэл.

— Никто на ум не приходит. Я мог бы и сам к нему сходить, но мне кажется, он хочет произвести на вас хорошее впечатление. Поверьте, Уильямс — наш единственный шанс.

Харгрейв оказался прав — Уильямс помог им. Начальник Центральной тюрьмы был женат на американке, и эта чета посещала любительский драмкружок при лос-ремедиосском «Обществе любителей английского языка», одним из наиболее видных членов которого являлся Уильямс. Если во время экскурсии по Эсперансе Уильямс держался прохладно, то теперь от этой прохлады и следа не осталось. Он встретил Хоуэла весьма радушно и, далее не полюбопытствовав, зачем тому понадобилось встретиться с начальником тюрьмы, сразу же дал рекомендательную записку.

Тюрьма скрывалась за обманчивым фасадом одного из огромных дворцов колониальной эпохи. Кабинет начальника находился на первом этаже и смотрел окнами на патио в андалузском стиле с гранатовыми деревьями, среди темной глянцевитой листвы которых елочными украшениями висели плоды.

Начальник оказался полным приземистым человеком в темном костюме. У него был нежный, но удивительно сильный голос. В его викторианском кабинете витал слабый запах гнили, будто в углу за шкафом валялось гнилое яблоко. Он сообщил Хоуэлу, что учился в Даунсайде; Уильямс сказал, что у него вышел томик стихов.

— Рад познакомиться с другом мистера Уильямса, — сказал начальник. — Вклад мистера Уильямса в культурную жизнь нашего города просто нельзя переоценить.

— Мне неловко беспокоить вас но такому вопросу, — начал Хоуэл. — Трудно не сочувствовать горю этой девушки. Обстоятельства, при которых они познакомились, не давали никаких поводов для подозрений — если говорить точно, это произошло на одном из тех приемов, что устраивал Лопес. Если молодой человек занимался какой-то политической деятельностью, то она, несомненно, об этом и не догадывалась.

Политика ее вовсе не интересует.

В личности начальника было нечто такое, что заставило Хоуэла рассказать все как есть, ничего не утаивая.

— Интересоваться политикой — подобную роскошь мало кто из нас может себе позволить, мистер Хоуэл.

Политика стала занятием профессионалов. У нас, посторонних, мало шансов разобраться в том, что не лежит на поверхности. Тем более что бедность страны не позволяет нам установить демократическое правление, как бы нам того ни хотелось. Пока что демократия остается заграничной роскошью. Но даже при ней мы не смогли бы обойтись без тюрем.

Он вздохнул.

Этот человек был из числа тех, кто легко завоевывает симпатию собеседника, он напомнил Хоуэлу одного блестящего старого гипнотизера-португальца, которого он видел в парижском театре. Да знал ли вообще начальник тюрьмы об истреблении людей, пытках и зверствах, которые, если верить хотя бы половине ходивших слухов, совершались в его владениях, в страшных подвалах, расположенных под этим кабинетом, в тридцати футах от того места, где они сейчас сидели?

Его нежный, вкрадчивый, но сильный голос не умолкал.

— Возможно, мистер Уильямс говорил вам, что в этом деле я дилетант. Чувствую себя квадратной втулкой в круглом отверстии. Мне пришлось взяться за ату работу, потому что больше было некому. Здешние порядки — темное наследие прошлого. К сожалению, я ограничен в своих действиях крайне узкими рамками. Я стремлюсь к тому, чтобы сюда проникало хоть немного света, хоть немного человечности.

Он открыл ящик стола и вытащил папку с листками бумаги.

— Вы, наверно, читаете по-испански?

— Немного.

— Тогда взгляните. Это тюремный журнал, который я редактирую. Мы назвали его «Regeneracion» [25] «Возрождение» (исп.) . .

— Подходящее название, правда? Заключенные предлагают нам интересные материалы. Я считаю, что художественный уровень некоторых стихотворений весьма высок. Видите, мы не лишаем их нрава на самовыражение. Маленький огонек, горящий в душе у каждого, не угасает здесь. Как сказано у Байрона: «Святая Вольность! В камерах зловонных Твой свет не может погасить тюрьма».

Начальник сказал Хоуэлу, что после звонка Уильямса ему удалось узнать, где находится Кандидо Росас. Он был в госпитальном блоке, вероятно, в связи с легким недомоганием. «Мы теперь заботимся о здоровье заключенных», — сказал начальник. А лучше госпитального блока вообще трудно найти место. Питание там разнообразнее, да и кровати удобнее, чем в остальных блоках. Мистер Хоуэл хочет увидеть Росаса — пожалуйста. Он и сам бы его проводил, да некогда — надо вычитать гранки очередного номера «Regeneracion». Гранки должны быть готовы к полудню.

Хоуэл вышел из огромного парадного. Пышный фасад здания был отделен темно-коричневым камнем.

Если город казался театральными подмостками, то, свернув в боковой переулок, Хоуэл тотчас же попал в шумный закулисный мир неряшливых рабочих сцены и исполнителей второстепенных ролей. У входа в тюрьму был установлен турникет, а перед ним сидели люди; они образовали очередь и напоминали своим видом бездомных бродяг, пытавшихся прикорнуть в креслах дешевой киношки. Тут же в переулке находились две безвкусно оформленные пивные, в одну из которых — «Те Esperare a tu Vuelta» — Харгрейв водил Хоуэла в день его приезда в Лос-Ремедиос. Хоуэл уже успел услышать об этой пивной легенду — если верить ей, те преступники, которым свободный мир казался более враждебным и опасным, чем Центральная тюрьма, отсидев срок, переходили дорогу, пропускали здесь несколько рюмок и, попросив взаймы оружие, застреливали или закалывали первого, кто попадется под руку, а затем сдавались полиции.