Анатолий Матвеенко - Ваенга-Эйр

- У него отец - простой рабочий. Погиб от немецкой бомбы год назад. Мать едва концы с концами сводит. А ты... - Сафонов скривился и передразнил: - «Империали-ист»... Только и норовишь, дубина стоеросовая, ему кулаком в морду заехать. Стрельнешь ещё в хвост.

- Я ж не знал... Борис Феоктистыч... Товарищ капитан! Обещаю слетать без самодурства в воздухе.

Не получилось. Кухаренко угодил в опалу, которая закончилась очень быстро, когда стряслась беда - не от немецких снарядов и бомб, а где её меньше всего ожидали.

Однажды пилот газанул на земле для проверки мотора, удерживая тормоза. Са­молёт поднял хвост, воздушный винт ударил о лёд и разлетелся на мелкие щепки. Сафонов велел техникам садиться верхом у киля для противовеса, и буквально на следующий день один из британцев взлетел с седоком позади кабины...

«Харрикейн» ушёл свечой вверх, через секунду рухнул на хвост от потери скорости. Лётчика собирали в госпитале по кускам, техника спасти не удалось.

От трибунала Сафонова спасло лишь то, что он ещё формально не вступил в должность комполка, за самолёты и экипажи отвечал винд-коммандер. Аресто­вывать главу миссии союзников никому и в голову не пришло.

Притихший Кухаренко на фоне этого происшествия смотрелся безобидным шалуном. Его допустили до полётов.

В воздух поднимались каждый погожий день. «Вэг» Хоу, однажды выбрав­шись из истребителя, гордо поднял три пальца - он в Арктике завалил третьего «гунна». Уже не носился по аэродрому как шальной. Просто - работа.

Октябрь принёс настоящие холода, не столько низкую температуру, сколь­ко резкий пронизывающий ветер. Отношения между англичанами и русскими, наоборот, потеплели. Даже многозначительные взгляды офицеров-особистов не сдерживали. Людей из двух таких разных стран объединило общее северное небо.

Вечера становились длиннее. Кто-то из британцев умудрился притащить в клуб настоящую шотландскую волынку. Неужели спрятал её в кокпите «харрикейна», когда гнали машины с авианосца на Ваенгу? Никто так и не узнал.

Русские учили иностранцев своим песням. Одна через годы станет гимном северных лётчиков (автор Олег Неменок):

Отпусти тормоза, и земля на мгновенье замрёт.

А потом, оттолкнувшись, растает в рассветной дали.

И внимая всем сердцем ожившему слову - полёт,

Оставляем внизу притяжение старушки Земли.

В ясную погоду Мира, можно сказать, летала вместе со всеми - до самой по­садки неотлучно сидела около радиста. Как и в тот день, когда в воздух поднялась четвёрка из двух пар - Хоу, Смита, Сафонова и Кухаренко. Монморанси чинно ждал снаружи. Бедный пёс привык и к стуже, и к тому, что хозяин гораздо больше времени уделяет не ему, а тёмноволосой женщине.

Кузнецов глянул на часы - скоро стемнеет. Можно было уже дать команду о возвращении на Ваенгу, когда в репродукторе услышал голос Хоу:

- Гунны! Шест... Ноу! Восем!

- Восемь «мессеров», - уточнил Кухаренко. - И бомбардировщиков до хрена.

Не сложно было угадать приказ Сафонова.

- Атакуем!

В закуток радиста ворвалась обычная какофония воздушного боя.

- Отсекаем «мессов». Вег! Ёабомберз!

- О‘кей! - откликнулся Хоу. Даже через помехи радиосвязи угадывалось его крайнее напряжение - одних только «эмилей» было вдвое больше, а четвёрка с Ваенги надеялась пощипать и бомбардировщики.

Ни для кого не являлось секретом, что Мира в такие минуты больше всего жда­ла, когда в репродукторе раздастся голос обычно немногословного Смита. И он действительно прозвучал:

- Four... Четыре гунна... Help me!

- У него дым идёт... - крикнул Сафонов, а Кухаренко взмолился:

- Тяни к нашим!

Они все пытались поддержать, помочь.

- Come on! Jump! - надрывался Хоу.

Ему вторил Сафонов:

- Прыгай! Саджент! Джамп! Садиться опасно...

В эфире гремели только три голоса.

Мира с побледневшим лицом повернулась к Кузнецову:

- Это он... Товарищ генерал, один «харрикейн» сел в тундре!

- На нейтралке? Твою ж налево... Петров! Соедини меня с Мурманском!

У девушки брызнули слёзы.

- Там сержант Смит... Кто-нибудь к нему вылетит?

Генерал был неумолим.

- Тундра - сплошные камни. Даже «эр-пятый» не сможет. Ждём, когда пехота его вытащит. Не впервой. Обойдётся.

Не согласившись с генералом, страшно взвыл Монморанси...

Спаниель оказался прав. Двумя днями позднее он лежал на пузе, опустив мор­ду на лапы. Монморанси не умел читать, не мог разобрать надпись на кресте - Sergeant N.Smith, No. 81 Squadron No. 151 Wing RAF. Чуть ниже - KIFA, погиб в лётном происшествии. И без всяких надписей пёс знал: под крестом - хозяин.

Грохнул залп салюта.

От кладбища шли втроём - Сафонов с Кухаренко, Мира чуть сбоку. Хоу догнал их с собакой на поводке.

Он протянул капитану пилотку Королевских ВВС и произнёс длинную взвол­нованную тираду:

- Борис Феоктистович... Вег просит вас взять на память. Говорит, что уверен - вы сможете сражаться на «харрикейнах», мстить немцам за Смита... - Мира яв­ственно сглотнула комок. - Когда летели сюда, не понимали толком - зачем. Хоть русские и союзники, но на Севере это их... В смысле - наша война, не англичан. Теперь они знают: чужой войны не бывает. Она одна на всех.

- У нас не заржавеет, - вставил Кухаренко.

Порывистым движением Мира отобрала пилотку и прижала к лицу. Но её ждал другой подарок.

- Мы скоро улетаем из Ваенги. Монморанси лучше будет с вами.

Хоу отдал ей петлю поводка.

Сафонов крепко пожал руку англичанину.

Глава пятая

КОМАНДИР ПОЛКА

Зима для Евгении сложилась на удивление спокойно. В «харрикейнах» замёрз­ла гидравлика, и командир смешанного авиационного полка оказался прикован­ным к земле. Он буквально дневал и ночевал на службе, тем более в Заполярье слово «день» носило довольно условный характер. Но сам не летал и не рисковал, занимаясь обеспечением бомбардировщиков-торпедоносцев.

Евгения тоже не сидела сложа руки - она была фельдшером. Ранения, травмы, обморожения... Иногда сажавший свою машину лётчик оказывался так искалечен, что диву давались - как он не умер в воздухе. Порой лишь пилот оставался жи­вым, тела штурмана, радиста и хвостового стрелка успевали задубеть на морозе. Их с трудом вытаскивали из самолёта.

К весне союзники прислали новые истребители - американские «томагавки» и «киттихоки».

- Сегодня погода... Летите?

Сафонов повязал тёплый английский шарф. В военное время здесь никто не относился строго к соблюдению формы.

Обнял жену.

- Как прикажут. Игорёк ещё кашляет?

Сына он практически не видел.

- Меньше, но... Боюсь, ещё одна зима на Севере его доконает.

- Ну, ничего. Немца от Москвы отбросили. Чуть потеплеет - поедете к моим в Тулу.

- Поверить не могу... Мой Борька - командир полка. И как тебе?