Людмила Старцева - Моя жизнь с Евдокией

На старуху никто не обращал внимания, и она в одиночестве курсировала по аллеям парка, делая вид, что занимается спортивной ходьбой.

Однажды, на дальней аллее, ей повстречалась молоденькая березка, сломленная практически пополам. Это было так печально и невыносимо глазу, что старуха, не задумываясь, развязала поясок, поддерживающий юбку, и с его помощью, и с помощью подобранной палки, наложила шину на перелом. Немного постояла, убедилась, что березка стоит, не падает, и пошла домой, поддерживая руками спадающую юбку.

Назавтра, собираясь на прогулку, она прихватила с собой пластиковую бутылку с водой. Березка слегка подувяла, опустила ветки вниз, но все же была жива. Старуха полила ее из бутылки, и пошла ходить по аллеям, совершая круговое движение так, чтобы каждый раз проходить мимо подпоясанного деревца.

Целую неделю она носила с собой воду для березки. А в начале следующей недели она застала вместо дерева огромную яму, в которой рылся энергичный экскаватор. Фонтан строят — радостно сообщил ей пробегающий мимо старичок в кедах.

Старуха постояла, попила воды из бутылки и пошла домой. Там она достала из плательного шкафа укутанную в наволочку пенсию, сходила в цветочный магазин и вернулась оттуда с лимонным деревцем в пластиковом горшке.

Она уже привыкла любить и не хотела больше отвыкать.

Он был маленьким. О таких говорят — метр с кепкой. Поэтому в женщинах он изначально оценивал талию. Лицо вблизи не рассматривал, потому как, пришлось бы задирать голову, что унизительно. Если талия соответствовала, он отходил на несколько шагов, и уже оттуда изучал лицо и ноги. Крайне редко эти три параметра — талия, лицо, ноги — гармонировали между собой. По этой причине он находился в состоянии хронического поиска. Но это — летом.

Зимой талия исчезала. Все эти шубы, дубленки, куртки, толстые свитера делают женщин квадратными. Согласитесь, какая талия может быть у квадрата? Зимние женские ноги тоже закамуфлированы сапогами-брюками. Остается лицо. Но делать выводы о женщине в целом после осмотра ее лица — это все равно, что покупать кота в мешке. И он ждал весну.

Весной прорезались ноги, но представление о талии все еще было смутным. А вот летом…

Однажды, перебегая глазами от талии к талии, он встретился с другими глазами, большими и серыми. И влюбился сразу и навсегда, даже не рассмотрев толком талию с ногами. Он был выше ее на три сантиметра, и казался себе большим и сильным. За это любил ее еще больше.

А ей нравились высокие мужчины. Поэтому она ходила с высоко поднятой головой, тянулась своим маленьким личиком к проплывающим в вышине мужским лицам. Как подсолнух к солнцу. И тайно мечтала о двухметровом принце.

А этот, маленький, пусть пока будет. Должен же кто-то быть рядом.

Она любит его. Безмолвно, безнадежно.

А он любит пельмени. Со сметаной.

Зато ее любит мама, и ждет по вечерам с работы.

Маму любит ничейный кот, которому та выносит плошку молока.

Кота любит мальчик, бабушкин любимец, но папа против кота в доме. От кошек одни блохи, говорит он.

Папу любит сотрудница — старая дева, живущая с мамой.

А папа ест пельмени, и смотрит в окно.

За окном весна и девушки с немыслимыми ногами. Которых тоже кто-то любит, или вот-вот. Потому что весной все начинены любовью. Даже пельмени.

Они дошли до магазина, и мама сказала:

— Стой тут, никуда не уходи, я скоро приду.

И ушла. А он остался стоять. И стоял так довольно долго. Потом еще долго. Потом еще. Потом вдруг понял, что мама уже не придет. Никогда.

Сначала он тихонько заплакал. Но потом вспомнил, что мама не одобряет слез. И плакать перестал. Но тут же вспомнил, что мамы у него больше нет, и зарыдал в голос.

Вот почему-то плачешь глазами, а течет из носа. Он попытался вытереть сопли рукавом, но только размазал их по щекам. И от унижения, что вот стоит он с распухшим носом, весь в соплях и слезах, как выброшенный за дверь щенок, он завыл отчаянно и вдохновенно.

— Ты чего ревешь? — возле него притормозила тетенька с двумя красивыми пакетами.

— Мама ушлааааа — прорыдал он.

— Ну, раз ушла, значит, придет — сказала тетенька, порылась в пакете, сунула ему в руку пряник и пошла себе дальше.

Он машинально откусил от пряника, но жевать не смог, так как плакал и икал одновременно.

— Чей ребенок? — рядом возник маленький старичок в больших очках. — Мужчина, это ваш ребенок? — обратился он к лысому дяденьке.

— Зая, нам тут ребенка предлагают — сказал дяденька толстой тетеньке.

— С ума сошел? — сказала толстая зая. — Нам своих девать некуда — и поволокла дяденьку прочь. Домой. К детям.

Мальчик устал плакать, закрыл глаза, чтобы никого и ничего не видеть, и сел прямо на землю.

— Встань немедленно, простудишься — заволновался старичок. — Что же это делается? Ничейные дети на земле валяются. Вот оно — нынешнее поколение. Никакой ответственности. Надо милицию вызвать, пусть разберутся.

— Не надо никого вызывать — раздался рядом знакомый голос. Мальчика взяли за шкирку и поставили на ноги. Ткнули в нос платком — сморкайся. Потом быстро и ловко вытерли лицо и провели рукой по волосам так, как только мама умеет делать.

И они пошли домой. Обе руки у мамы были заняты сумками с продуктами, поэтому мальчик крепко держал ее за рукав. Он смотрел на маму и не мог насмотреться. И все время спотыкался.

— Смотри под ноги — сказала мама.

— Я так люблю тебя — сказал он. — Ты больше меня не бросишь?

Мама споткнулась. Потом остановилась, поставила сумки на землю и присела на корточки перед мальчиком.

— Балда — сказала она и поцеловала его в правый глаз.

— Рева-корова — сказала она и поцеловала его в левый глаз.

— Я никогда, запомни, никогда тебя не брошу. Нужно быть последней дурой, чтобы разбрасываться такими мальчиками.

Он сразу ей поверил. И всю оставшуюся дорогу уже не цеплялся за ее рукав, а скакал вокруг на одной ножке, забегал вперед и, оттуда, махал маме рукой — я здесь.

С утра у нее разболелся локоть. Правый. С чего бы? Не ударялась, не опиралась, тяжелого не таскала. Но болит ужасно. Хотела пожаловаться мужу, но тот успел открыть рот первым:

— Вроде бы в горле першит. Ну-ка, посмотри, что там?

Посмотрела. Там было темно, сыро и пахло окурками.

— Давай к окну подойдем — сказал муж.

Подошли.

— Не вижу ничего такого — сказала она. — Нормальное горло.

— Но я же чувствую — упрямился муж. — Дай зеркало.

Долго разглядывал.

— Может быть мне температуру померить?

— Давай я тебе заварю календулу — сказала она.

— Завари, завари — одобрил муж. — Пойду, пожалуй, прилягу.