Кристина Ривуар - Раннее утро. Его звали Бой

— Папа и мама, я хочу предложить вам сделку.

— Говори, дорогуша, — сказала мама.

— Если в конце учебного года я займу первое место в классе по шести предметам, вы разрешите мне больше не стричь волосы?

— Почему по шести? — спросила мама.

— По пяти — мало. А по семи — невозможно.

— Тогда по семи, — сказал папа. — Если займешь первое место по семи предметам, тебе никогда не будут стричь волосы.

Ох эти светлые глаза! А в зеркале торчала моя оболваненная голова.

— Хорошо, — сказала я, — тогда я получу семь первых мест.

— Договорились, — сказала мама и прижала меня к себе, под крылья из синего крепа.

— Сделка состоялась, — сказал папа.

И он, который прикасался ко мне только вечером, чтобы поцеловать перед сном, и утром, при встрече, на этот раз потрепал меня по щеке. Рука его была холодной, почти как ножницы мсье Этьена.

— За три предмета я уверена, — сказала я. — Сочинение по французскому, закон Божий, грамматика. За четыре придется побороться.

— Ты не особенно сильна в математике, — сказал папа. — Постарайся получить наилучшую оценку по алгебре.

— Я причешу тебя, как причесывали меня, когда я была в твоем возрасте, — сказала мама.

— Знаю, знаю. Как Сабину де Солль.

Я поцеловала родителей. Маму в синем платье — горячо. Папу в смокинге — ласково. Мне даже показалось, может быть впервые, что они подходят друг другу. Мама внимательно посмотрела на меня: длинные волосы вообще-то тебе пойдут, это смягчит личико. А папа поднял указательный палец: запомни, Хильдегарда, лучшие отметки по семи предметам, и ни одной меньше. Я ликовала. Какое слово-то, ликовала, как колокольчик звенит, особенно в прошедшем времени третьего лица женского рода: ликовала, ликовала. Я уже видела себя на переменке в школе, я видела, как играю в мяч с Сабиной де Солль и встряхиваю волосами, длинными, как у нее, точь-в-точь как у нее, запрокидываю голову, вытягиваю шею, волосы разлетаются, какое дивное ощущение. На затылке то теплая подушка из волос, то холодок от ветра, когда бегу. К щекам у рта пристают длинные волоски, как весной к забору овечий пух. Волосы вкусно пахнут, их можно покусать на уроке, если трудная задачка, можно расчесывать пальцами, подвязывать под подбородком, можно занавеситься ими, если хочешь помечтать. И можно их встряхнуть, когда снимаешь берет или панамку.

По утрам Нэнни О расчесывала бы их щеткой, а вечером то же самое делала бы мама. В субботу мне мыли бы голову и накручивали волосы на папильотки. Я уже представляла себе, как мама, вооружившись гребнем, разделит мою мокрую шевелюру на восемь или десять прядей и накрутит каждую из них на небольшую тряпочку. В результате я была бы похожа на дикарку, увенчанную десятью шатеновыми улитками, и не захотела бы снимать их на ночь. Наутро мама расчесала бы мне кудряшки, она сняла бы папильотки, и я стала бы дикаркой, увенчанной стружками, и мама накрутила бы каждую стружку на правый указательный палец, а в левой руке у нее была бы щетка с серебряной ручкой, чтобы подправлять мне кудри. Нэнни О сказала, что волосы вырастают за месяц на сантиметр, дядя Бой будет еще пятнадцать месяцев в Америке. К его возвращению волосы мои отрастут на пятнадцать сантиметров, и он наконец-то скажет: моя Креветка решила стать русалкой, я ликовала, ликовала, ликовала.

Как же хорошо я занималась, начиная с того вечера и весь апрель, май, июнь, как я старалась! Английские неправильные глаголы: to catch, caught, caught, to spring, sprang, sprung, to fly, flew, flown. А употребление герундия в латыни! А басня Лафонтена «Звери, больные чумой», которую я выучила наизусть и прочитала без единой запинки, как в театре! А сочинение о зиме, которую я назвала суровой и алмазно-сверкающей, и даже матушка Дастье написала на полях: «Очень хорошо»! А все жертвы, которые я приносила, чтобы Святой Дух сжалился надо мной и просветил мой ум во время годовых контрольных; не съела ни одной фруктовой пастилки (я их обожаю, особенно клубничные); ни разу не стукнула вечно ноющую Жизель; каждый день помогала Нэнни О убирать мою постель, а Наде — находить в ее постели такую противную штуку, устройство для выпрямления зубов; я три раза поцеловала землистую щеку тети Кати и три раза дядю Жаки, у которого хронический синусит, так что от него вечно пахнет лекарствами. А в школе, на уроке физкультуры, я нарочно замедлила бег, чтобы первой пришла к финишу противная Элизабет де Вирло (она вечно дразнится: Хильдегарда-алебарда).

Что еще я сделала, чтобы ублажить Господа и чтобы он помог мне? Ах, да! Весь день в пятницу я ходила с камушком в левой туфле, и вечером чулок был в крови. А в другой раз, во вторник (это был день рождения Гранэ), я помогала Сюзон подавать чай, потом, отвесив реверанс, спела для десятка старушек красивый романс Жан Жака Руссо «Как долог день, проведенный вдали от тебя» (они сказали: какая память у девочки!). Наконец я исповедалась, приблизив вплотную лицо к решетке, за которой сидел и слушал меня священник, и это мне дорого стоило: я терпеть не могу запах, исходящий от священника, — смесь чернил и лакрицы.

В тот день, когда выставляли отметки и распределяли призы, я ничего не могла есть во время завтрака, ну ничегошеньки, хотя так люблю завтраки в школьной столовой, после мессы в церкви: шоколад на воде в белых пиалах, пряники, испеченные монашками, они такие блестящие и так вкусно хрустят, а вместо варенья — нарезанная ромбами айвовая пастила. Распределение призов началось в десять. С девяти до без десяти десять мы, ученицы, очистили парты, обменялись летними адресами и болтали во дворе. Время от времени проходившая мимо монахиня обращалась к нам:

— Ведь вы напишете нам письмо из Андая, Хильдегарда, не правда ли?

— Разумеется, матушка.

Сабина де Солль собиралась ехать с родителями в Италию и обещала нанести визит в женский монастырь в Риме.

Без десяти десять раздался звонок, в груди у меня кольнуло и сердце сжалось, у меня перехватило дыхание, потом я сделала глубокий вдох, мне так важно было завоевать первые места по семи предметам, мне нужны были длинные волосы, и я должна была их получить, я все сделала для этого, Бог справедлив, я не просила его смилостивиться, мне не нужна милость, я не нищенка, я просила только справедливости. Господи, будь справедлив, Сабина де Солль красивее меня, родители повезут ее в Италию, она увидит Дворец дожей, город, где жили Ромео и Джульетта, наклонившуюся Пизанскую башню, храм Троицы на холмах и подлинник Матер Адмирабилис, картину кисти монахини Полины Пердро. Я же прошу только море в Андае и длинные волосы. Господи, я имею на это право, на такие же волосы, как у Сабины де Солль, ведь Ты сам говорил, что для всех одна мера. Нас выстроили, и поскольку по росту я самая маленькая в классе, я оказалась крайней и стояла рядом с учениками четвертого класса. В коридорах в течение нескольких минут слышны были только шум шагов учениц да сухой стук хлопушек, которыми руководительницы подавали сигнал к построению. Все мы были в парадной белой форме: пикейная юбочка с матроской, хлопчатобумажные чулки и перчатки, шевровые лакированные туфли с ремешком. Проходя мимо окон, я видела, как в стекле мелькает мое отражение: челочка на лбу отросла, мочек уже не видно, я еще не нравилась себе, но уже и не ненавидела себя, меня переполняла надежда, из всех христианских добродетелей самая моя любимая — Надежда.