Кристина Ривуар - Раннее утро. Его звали Бой

Я умею плавать, но есть еще мадам Жаки и ее простыни. Сейчас, наверное, уже одиннадцать. Я вытираю лицо, на котором морская вода смешалась со слезами, и говорю мсье Бою: мне надо поспешить на виллу, там меня ждет мадам Жаки, и к тому же пора накрывать на стол. И мсье Бой соглашается. Он сейчас такой благоразумный. Он не говорит: плевать мне на стол, а мадам Жаки может и подождать, он говорит:

— Давай, Сюзон, ты умеешь плавать.

Я иду к тенту, где сидят малышки, и говорю:

— Я умею плавать!

— Правда? — говорит Жизель.

— Ты умеешь плавать? — спрашивает Надя.

— Так сказал мсье Бой.

— Он так сказал? — переспрашивает мадмуазель Долли.

— Да, мадмуазель.

Тогда мадмуазель Долли приподнимается. Не садится, а приподнимается на локте, выставляет свою руку, похожую на ножку стула, и смотрит на меня. Глаза ее сейчас совсем не такие добрые, как тогда, когда мсье Бой бывает рядом, и она выговаривает свистящим голосом:

— С чем вас и поздравляю, мисс Сюзон. Няня должна уметь плавать. Теперь вы можете сменить Нэнни О.

Я молчу. Она попала в цель, эта кобыла. Я уже не думаю о том, что сумела сделать двенадцать правильных движений брассом, что мсье Бой добрый и благоразумный и что Пьер Аррамбюрю будет гордиться мною. Я думаю о том, что научилась плавать только потому, что бедная Мисс упала и потеряла много крови. Мою радость сменяет печаль. Я снимаю резиновую шапочку, надеваю на мокрый купальник полосатую блузку, собираю детские лопаточки, халатики. И вслух говорю: пошли скорее на виллу. А про себя: эх, Пресвятая Дева Бюглозская, какие же номера ты иногда выкидываешь!

Для мадам Макс Берто-Барэж.

Отель «Булар»,

улица Риволи,

Париж

Спасибо за открытки, мы их получили сегодня утром. Больше всех мне понравились: Вандомская площадь, потому что она находится рядом с вашей гостиницей, фонтан Тюильри, потому что вы видите его из своего окна, и, наконец, Фонтан кактусов на Выставке. Дядя Бой был прав: он похож на огромный алмаз.

Зато мне совсем не понравился павильон Германии. По-моему, у этих трех каменных голых мужчин перед храмом с мрачными колоннами (прямо как тюрьма) грубые и жестокие лица. Эти мужчины напомнили мне изображения варваров из учебника истории: гуннов, вестготов, и, прошу не смеяться, будь на них мантии из грубой ткани, они были бы похожи на судей Жанны д’Арк, на епископа Кошона.

Я расположила Ваши открытки рядом с теми, что прислала мне из Италии Сабина де Солль, веером вокруг зеркала в ванной. Так что я и засыпаю, и просыпаюсь, глядя на них. Словно говорю вам обоим: спокойной ночи и с добрым утром.

Я уже пять раз перечитаю письмо, полученное вчера. Два раза вслух — для Жизели и Нади. Три раза — для себя. Я так люблю Ваш почерк, мамочка, особенно «Д» заглавное и «г» маленькое. И как у Вас красиво получаются прямые палочки в «т» и в «п»! У меня вот «п» похожи на «и». Я слишком быстро пишу. Матушка Дастье говорит, что это может подвести меня, когда я буду сдавать экзамен по риторике.

Я рада, что ваше пребывание в Париже проходит в приятной обстановке и что вам удалось увидеть спектакль по пьесе Жироду «Электра». Я восхищаюсь характером Электры! Когда я смогу читать Жироду? В школе его не проходят. А жаль, правда? Не забудьте привезти мне программу. Дядя Бой уже показал мне фотографии актеров. По-моему, Мадлен Озрэ очаровательна, она напоминает мне Сабину де Солль. Конечно, она намного старше ее. Но у них одинаковый лоб и цвет волос. Сабина могла бы играть Электру, как Мадлен Озрэ, если бы захотела стать актрисой. Но я думаю, что мсье де Солль такого не допустит. А ведь он с ней менее суров, чем папа со мной. Кстати, Вам не кажется, что у папы и Луи Жуве похожие глаза?

Какая радость, что Вам понравились «Три вальса»! Дядя Бой так и говорил, что Вам понравится. Правда ведь, Пьер Френэ восхитителен? Особенно в цилиндре. Дядя Бой великолепно его изображает. Когда вернетесь, попросите его прочесть:

Ах, как он удлиняет все «н», совсем как Пьер Френэ! Когда он произносит «наполняло», слышится «нннна-полняло».

Вы не пишете ничего о ночных кабачках. Были ли вы у Флоранс? Или еще пойдете? Мне не терпится узнать, как вы танцевали и какое впечатление на окружающих произвело Ваше парчовое болеро. А какой был оркестр? Я так люблю оркестры!

Здесь жизнь течет по-прежнему. Погода отличная, дядя Бой все время здесь. Гранэ не так строга, как раньше, Мария Сантюк, Иветта и Сюзон, как всегда, стараются вовсю. Зато Нэнни О все еще слаба. А тетя Кати, как всегда, невыносима. Учинила скандал из-за того, что в воскресенье я попросила разрешения у Гранэ пойти на восьмичасовую мессу в часовню в Андай-пляже. Как Вы знаете, на этой мессе присутствуют дети из приюта «Ни-Марэн». Тетя Кати стала кричать, что там все дети туберкулезные, что они нас заразят, даже если мы будем в другом конце часовни, что их микробы обязательно набросятся на нас, особенно на Надю. Сказала еще, что дети из «Ни-Марэн» дурно пахнут, что им, видимо, никогда не моют ноги, что их воспитатели и воспитательницы неблагонадежны и что по вечерам многие из них в кафе Андай-города пьют вино и разговаривают с испанцами, явно красными. Гранэ уступила, потому что ей не хотелось с тетей спорить, и нам пришлось идти на большую мессу в церковь в Андай-городе, которая начинается в пол-одиннадцатого. Мы там не смогли причаститься, к тому же потеряли прекрасное утро и не успели на пляж. Как раз в воскресенье дядя Бой хотел взять нас порыбачить сачками возле Двух Близнецов.

В виде компенсации Гранэ позволила Жизели и Наде после мессы обедать со всеми в столовой. Они хорошо себя вели, как Вы учили, жевали с закрытым ртом, а между двумя блюдами держали руки сложенными перед тарелкой. И за весь обед ни одного слова не проронили. Но во время десерта, когда Гранэ похвалила их и разрешила взять еще по одной порции абрикосовой шарлотки, которая у Марии Сантюк получается бесподобно, тетя Кати, съевшая только овощной бульон и одно печеное яблоко, взорвалась. Сперва она набросилась на Жизель. Сказала, что та совсем расплывется от жира, если будет есть по два десерта, и что вот уже два дня у нее дурно пахнет изо рта, что у нее, должно быть, запор и что ей следует поставить клизму. Если бы Вы ее слышали! Как она скандировала это слово: «клизму»! Это было ужасно! Звучало, как какой-то воинственный клич. Жизель, естественно, заплакала. Дядя Бой утешал, как мог, сказал, что, напротив, у нее очень приятное свежее дыхание, и добавил: «Ты напоминаешь мне мисс Черэми». Помните даму с рекламного плаката, который висит у него в комнате на улице Курс? Она сидит на пятках, голова запрокинута, а над ней витает дымок, образующий слова: «Ароматный воздух». Жизель перестала плакать, а Гранэ сухим тоном потребовала, чтобы тетя Кати прекратила мучить восьмилетнего ребенка.