Леонид Нетребо - Караван-сарай

В тот же день тем, кому предстояло лететь на боевую задачу (тогда еще никто не называл это войной), выдали оружие, переодели во все новое, накормили до отвала — никогда так не кормили… Дали политическую «вводную», генерал вкратце рассказал, как нужно воевать в городских условиях. Это был недолгий период времени «чеченской» эпопеи, буквально часы, когда они чувствовали, что нужны стране, армии. Больше, до самого «дембеля», такого не повторилось ни разу.

В Кабардино-Балкарии, в перевалочном лагере, из вновь прибывших сибиряков сформировали команды и на неопределенное время оставили не у дел, как показалось танкистам, практически забыли. Между тем, эшелоны периодически уходили в сторону Грозного. Экипаж послал Сергея, командира танка, к начальнику лагеря с просьбой: хотим определенности, отправьте нас. Офицер посмотрел на Сергея с грустным удивлением и сказал: ну, что ж, как раз экипажа в одной роте не хватает, собирайтесь.

Их настраивали: берите воду здесь, заливайте фляжки, любые емкости, в Грозном все отравлено, есть-пить нельзя…

Прибыли на место. Это был старый укрепрайон дудаевцев, недавно у них отбитый, на окраине города. Первые впечатления мрачные: грязь по колена, близкая стрельба, рядом остановились две машины «Урал», одна с ранеными, другая с трупами — до верху, до самого тента… «Старики» поведали, что ежедневно машин таких, с «двухсотыми», штук пять-шесть. Посоветовали: кокарды и все блестящее снять — снайперы работают днем и ночью. И еще сказали: ну, танкисты, если живыми останетесь, значит, заговоренные, потому что… смешное у нас командование — кто же на танках в городе воюет! Подошел полковник, из «афганцев»: ребята, настраивайтесь на настоящую войну, это не Афганистан, это хуже.

Их опять оставили «в покое», не поставив никакой задачи, не выделив техники. Наконец, на настойчивые вопросы танкистов ответили: вон стоят подбитые, с небольшими неисправностями машины, выбирайте; два-три дня на ремонт — и в бой. Когда ставший на время их танк Т-72 был готов, Сергею сказали: завтра на Дудаевский Дворец.

В район центра города взвод (три танка) прибыл к вечеру. Ночевать в машинах нельзя — артобстрел, поэтому коротали ночь в подвале одного из домов около рынка. Там впервые Сергей увидел тех, кто «переживал» дни войны в подвалах: пожилые люди, дети… Запомнилась восьмидесятилетняя старушка. О чем она думала — жалела о том, что дожила до этих лет? Сейчас ему понятно: воюют не народы, воюют бездарные политики, не умеющие решать вопросы по-человечески… Но пребывать в скотском состоянии, в том числе убивать друг друга, приходится простым людям…

Утром пятнадцатого января поступил приказ — взводу, в котором теперь служил Сергей, выехать в район Дворца. Но последовали неприятности. Одна машина не завелась, команда сообщила: «Замерз двигатель». Вторая, в которой находился командир взвода, лейтенант, запустилась, но тоже обнаружилась какая-то серьезная причина… Сергей не берется никого судить… Ему все равно сейчас. Словом, пошел один танк, которым командовал Сергей.

Подъехали к командному пункту, Сергей выскочил для получения приказа. К нему подошел генерал, строго начал: «Итак, лейтенант!..» Сергей его поправил: «Товарищ генерал, я — сержант». Генерал изменился лицом: «Как — сержант?! А где офицер? Где командир взвода? — потом смягчился, покачал головой, махнул рукой: — Ладно, сынок, пойдем, покажу, что нужно сделать».

Здесь же Сергей встретил своего друга-танкиста с прежнего места службы, Мишу… Обнялись, перебросились несколькими словами — не было времени поговорить… И пошли двумя танками на Дворец, но с разными боевыми задачами.

Задание Сергея состояло в следующем: огнем пушки разрушить верхние этажи конференц-зала.

Расположились в танке. Затихли, как бы присели «на дорожку». Экипаж попросил (сослуживцы уже знали, что Сергей верит в Бога): командир, Серега, помолись за нас всех!..

Помолился. Ребята молчали… Ему тогда ясно показалось: и они молились, только по-своему. Все веруют, только не все об этом знают…

Впечатления от первого боя не забыть, не передать. Это чувство обладания нечеловеческой силой, единения с ней… какой-то нечеловеческий восторг и страх одновременно, ощущение себя на острие, на самом кончике чего-то самого важного в мире — какого-то выдающегося момента, действия. Ужасного, но необходимого. Как будто это не из пушки, а из него, Сергея, вылетали снаряды… Грохот… Он кричал, орал! Ему казалось, что его нечеловеческий рев слышен за пределами танка…

Танк Сергея отстрелялся и отъехал под прикрытием стрелков в основное расположение.

А от Мишкиного танка остались одни катки и башня, которая отлетела на десятки метров: машину подстрелили из гранатомета, лишив возможности двигаться, а затем добили прямой наводкой из пушки, внутри взорвался боекомплект… Что осталось от пацанов? Зола и пар…

Встречали сибиряков в лагере так: «О! Неужели вернулись?» Весь город был в подбитых танках, бэтээрах, бээмпэшках. У механика танка после боя открылась язва, его увезли на вертолете…

Вскоре у танка нашлись «настоящие» хозяева, машину забрали. Экипаж дослуживал уже, по сути, в роли пехотинцев.

«Бывшие» танкисты строили землянки для жилья на окраинах города, охраняли объекты. Однажды наткнулись на дудаевский склад боеприпасов и продовольствия. Набрали коньяку и мешок грецких орехов. По ночам, чтобы согреться, делали «горячий» напиток: в большую кружку на одну треть насыпали растворимый кофе, затем столько же сахара, все это заливалось коньяком — получалось «сытно, тепло и весело». Вообще, питание было скудным: на сутки получали на человека банку тушенки, две банки каши и четыре сухаря. Еще днем от пайка оставалась половина — отдавали старикам на улице. Днем и ночью боролись со снайперами. С наемниками-иностранцами высокой военной квалификации встречаться не приходилось, видимо они выполняли у дудаевцев более серьезную работу, а вот контакты с бывшими и настоящими соотечественниками, воюющими на той стороне, не были редкостью…

Когда подошел «дембель», Сергей и многие с ним предложили командованию: дайте нам новые танки — и мы останемся. По какой-то непонятной логике такие предложения не принимались во внимание, а эшелоны все подвозили и подвозили необстрелянных полугодков, многим из которых предстояло стать «золой и паром». Ведь это был всего лишь май девяносто пятого.

Когда уезжали, никто по-мужски руки не пожал, даже спасибо ни у кого язык не повернулся им сказать…

Колька и «француз» молчали, слушая Сергея, который произносил последние фразы, как в горячечном спиче, от бреда их отличала полнейшая осмысленность.