Леонид Нетребо - Караван-сарай

— Откуда ты, земляк, такой… нищий?

Колька не смог побороть своей природной насмешливости и ответил шуткой:

— Иду от одного богатого родственника к другому, который еще богаче.

— Откуда и куда? — с неподдельным интересом спросил хозяин, блеснув глазами и отведя взгляд. Видно, как отметил про себя Колька, понимание шуток было слабой чертой этого, возможно жадноватого, человека.

— Из России в… Да хоть в Чечню, например!

— О! — одобрительно отреагировал человек. — Хорошо иметь таких родственников. В разных концах. Всегда есть, к кому пойти. А что же одет так?

— В дороге обокрали, — быстро нашелся Колька, привычный за всю сложную жизнь к подобным «вопросам-ответам».

— Ладно, — миролюбиво закончил человек, отворяя калитку. — Какая разница… Главное, чтобы человек хороший был. Заходи. Мой дом — твой дом!

Кольке дали хорошо поесть и даже выпить стакан домашнего, как уверял хозяин, вина. Он быстро уснул.

Ночью его грубо растолкали. Открыв глаза, Колька увидел над собой несколько небритых лиц и понял, что на этот раз быстро поплатился за свою шутливость.

— Где живут родственники? — вопрос подтверждал Колькину догадку.

— Я инкубаторский!..

Удар, еще удар… Вопросы повторились… Но суть ответов не поменялась, что было сущей правдой: не было у Кольки, детдомовца, никаких родственников… Про тот адрес, куда Колька действительно направлялся, он решил на всякий случай смолчать, не желая вреда ни Ибрагиму, ни его знакомому. Но, видимо, у людей, которые его били, уже не было иных вариантов поведения, вне зависимости от того, верили они ему или нет. «Ладно, — обронил один из них, — пусть покупатель сам с тобой разбирается…»

Днем его, в наручниках, с завязанными глазами, долго везли на машине, затем, вечером до самой ночи — на лошади. После небольшого отдыха почти всю ночь шли пешком (на ночь ему развязали глаза). Этот цикл в точности повторился еще раз. Таким образом, в тюрьме-полуподвале он оказался через двое суток после того, как попросился на ночлег.

— Нога никуда не годная. И рука болит, не понимаю отчего. Суставы… — пожаловался Кольке хромой хозяин, невысокого роста, небритый, с кривой застывшей улыбкой. — Да и побил я уже вашего брата, надоело. Пусть молодежь тренируется. Встань! — голос оставался по-прежнему усталым, но в нем появился металл. — Так стой.

Колька встал, прислонился к стене. Он знал, что сейчас будут бить. Что ж, не привыкать. Хромой отошел к двери, посмотрел на сыновей, боднул головой в сторону пленника, как будто дал команду «Фас!»

Двое пацанов подскочили к Кольке со сжатыми кулаками и свирепыми лицами. Как будто Колька долго их обижал, и вот теперь представилась возможность отомстить за все обиды. Колька успел внутренне усмехнуться их свирепости. Каждый ударил Кольку, норовя попасть в лицо. Затем посыпались удары кулаками и пинки по всему телу. Колька, как мог, прикрывался и уворачивался. Уворачивался совсем немного, чтобы не злить бьющих, но достаточно для того, чтобы удары наносили ему как можно меньше вреда. Сопляки, думал Колька, бить еще не научились. А уж Колька знает в этом толк. В частности, научился держать удар, так, чтобы, в безвыходной ситуации, как эта, было приятно бьющему и безвредно избиваемому. Тоже искусство.

Нанося удары, пацанва крякала и восклицала — чеченские фразы с русским матом. Голоса у них были как у взрослых лилипутов — ломающиеся голоса подростков. Один из ударов пришелся по селезенке — Колька разозлился и увернулся резче обычного. Тут же кулак подростка врезался в бетонную стену. Незадачливый боксер вскрикнул, отскочил и принялся обсасывать кулак со ссадинами на костяшках, как медвежонок лапу.

Пора падать, понял Колька и завалился на пол, якобы не в силах уже стоять. Молодежь засмеялась, оглядываясь на отца и продолжая работать ногами. Впрочем, раненый «медвежонок» был уже менее активен: два пинка — один сосок сбитой лапы…

Принимая удары лежа, Колька так же оберегал в первую очередь глаза, затылок, промежность и уязвимые мягкие места, слабо прикрывающие внутренние органы. Иногда он притворно стонал и вскрикивал, гася их злобу.

— Э, хватит! — наконец крикнул отец подростков. — Товар лицом сильно портить нельзя!

Мог бы сказать по-чеченски, но сказал по-русски, из глумливости.

Пацаны тут же отступили, тяжело дыша. Отец что-то сказал им, на этот раз на их родном языке. Но по интонации нельзя было сказать, что он их хвалил. Скорее, журил, как мудрый тренер, всегда находящий огрехи в упражнениях питомцев.

— Вспоминай, где живут родственники! — обратился к Кольке хромой перед тем, как уйти из подвала. — Что ты такой упрямый? Заладил, как попугай: «Никого нет! Инкубаторский!» У меня ведь терпения тоже много нет. Одни расходы на тебя. Сколько можно? Придется пристрелить. Ты этого хочешь?

Хромой говорил не как с пленником, а как с партнером по бизнесу, такой был его тон. Кольке даже стало жалко «партнера». Понятно — от Кольки одни убытки. Но чем он мог помочь этому торговцу живым товаром?

— Ничем не могу помочь… — у Кольки иногда проскальзывала его врожденная насмешливость, которую он здесь, даже если эта шутовка вот так невольно и изредка выявлялась, старался замаскировать страдальческим или равнодушным выражением лица. — Я детдомовский. Даже детдома того уже давно нет… Подельников никогда не было. Жены — тоже. Все сам… Или работал или… Но все один… Ну, пристрели, если так… — Колька был искренен, ему уже надоели эти, еще не продолжительные и не долговременные мучения, которые, как он предполагал, скоро станут невыносимыми.

— Нет!.. — вдруг яростно закричал хромой, возвращаясь и решительно прикрывая за собой дверь, в которую только что выскочили сыновья. — Это слишком легко! Пусть лучше мальчишки на тебе тренируются, дух воспитывают! А потом, лучше голову тебе отрежем, как барану, или отрубим топором, на камеру снимем. Пусть остальные видят! Что нельзя нас злить, нельзя за родственников не платить!.. Если по-человечески не понимают! И ты не понимаешь, да? Если хочешь знать, я с тобой еще по-настоящему не работал! Скоро покажу, как другие работают!.. Смотри, новая война началась, теперь никто с вами нянчиться не будет!.. Еще раз победим вас, на этот раз окончательно!..

Кольке развязали глаза. Он огляделся. Судя по всему, это был подвал, но больших размеров, чем тот, в котором его содержали в последнее время. Еще одно отличие: стены помещения не бетонные, а глиняные. Кое-где в стенах зияли норки, по всей видимости, следы от пуль. Возможно, здесь было какое-то скрытное стрельбище.

Справа у стены, куда подтолкнули Кольку, стояло несколько человек, по-видимому, пленников: как будто Колька увидел себя в нескольких экземплярах. Это было странное ощущение, если учитывать то, что Колька уже давно не гляделся в зеркало. Все они, измученные и затравленные, молча смотрели на Кольку, и некоторым из них, насколько позволили секунды, Колька посмотрел в глаза. Но не больше того, — все были угнетены и опасались говорить. Колька встал среди таких же, как он, и позже, наблюдая за соседями, больше боковым зрением, отметил, что на самом деле все были очень разные. Так, двое, с которыми он оказался плечом к плечу, были явно не славянской наружности. Колька предположил, что один из них, маленький, колченогий и крючконосый был армянином, а второй, худощавый, с маленькими узкими глазами, — скорее всего, татарин. Долго рассматривать соседей не пришлось, так как события разворачивались быстро.