Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

Иосиф опять пальмирует.

Мы с Мариной, взявшись за руки, как два потенциальных преступника, пошли в море. Заходим далеко, вода по плечи.

— Ты знаешь, Пан директор очень осторожный человек, — говорит Марина, плескаясь, как будто создает шумовую завесу, чтобы не услышал Иосиф на берегу. — Сказывается криминальное прошлое, да и настоящее. Кореец, помнишь? Он с ним везде…

Как же не помнить, когда «секретарша» у твоего Пана — мужчина, да еще «каратисткой» наружности.

— Говорят, у этого секретута дедушка был советским разведчиком, служил в Японии. И даже сидел в японской тюрьме. И отец военный. Да и сам он офицер, бывший. Вот ведь какие метаморфозы время творит! Такие предки, а потомок — слуга у легализовавшегося… И делопроизводство, и охрана.

Она преувеличивает. Охраняют Пана другие, а мужчина-секретарь — что ж тут невероятного? Ну, разве, еще как телохранитель для надежности на последнем рубеже, в приёмной… Вероятно, ближе к истине то, что говорят о нём коллеги: кореец — грамотный военный инженер-энергетик, в услугах которого ежеминутно нуждается директор, отнюдь не сильный в специфике производства, доверенное «легализовавшемуся неучу». Ещё, говорят, что директор ему чем-то обязан в личном плане (из прошлого) и что секретарь безнадёжно болен. И еще многое что говорят.

Марина не унимается, делает страшные глаза:

— Слу-у-шай! Как я раньше об этом не подумала? Может, кореец это и есть глава мафии, и Пан директор просто подсадная утка! Помнишь в «Золотом телёнке» бухгалтер Корейка! И созвучно! Представь, когда заканчивается рабочий день, они закрываются там у себя, и Пан директор корейцу чай заваривает, отчитывается перед ним за проделанную работу, в глазки узкие-хитро-злобные заглядывает, ублажает всячески, оправдывается. А вдруг они!.. Нет, это уж вряд ли. Хотя бывают же, би… би… Ну, подскажи, как их правильно называют!

Я никак не реагирую на ее новую версию, пытаюсь выковырять из песка какой-то предмет, попавшийся под ноги, надеясь, что это красивая раковина. Детективщица сникает, но только на минуту. Нырнув-вынырнув, она принимается за своё:

— А давай, правда, используем артистические способности нашего соседа против нашего врага. Пусть выманит Пана куда-нибудь. В лес. И там мы его грохнем. Представляешь, насколько нам станет легче! Это животное ведь не отстанет! А? Как ты думаешь? Как будто тебя это не касается! Зря не боишься! Стрелять-то, конечно, больше не будет. Просто как-нибудь по-тихому тебя… сотрёт. Например, посадит или разорит, или еще чего-нибудь, у него таланты на это, ого-го, знаешь какие! Освободит вокруг меня пространство…

— У тебя у самой талантов не меньше. Преврати его лучше в камень, горгона. Дешевле будет. Да и статьи под это еще нет.

— Горгона — это кто? Легендарная фараонша-волшебница?

Марина бросила мне лицо пригоршню воды, я отпрянул, и наступил на ежа.

Быстро проходит день. Мы опять в своих лоджиях, разделенных символическим бордерлайном. Иосиф, как обычно, в роли бывалого. Повторяемость мне быстро надоедает. Здесь становится скучновато.

— Ёж ерунда, если в ноге что-то осталось, то вылезет само, как инородное тело. Проверено.

И опять переход темы:

— А еще вам предстоит испытать своеобразное впечатление — встретить здесь Новый год. Для местных жителей не велик праздник, как для русских, но на курортах всё организовано по-европейски, и празднику быть. Всё сделают, всё организуют, только без снега.

Марина отозвалась:

— Это ведь всё знакомые вам места. И тем не менее вы сюда постоянно ездите отдыхать. Почему не в Испанию или в Таиланд?

— А я сюда, Марина, не только отдыхать езжу! — Иосиф лукаво улыбнулся. — Отдых между делом. Хотя это неотъемлемая часть ежегодного вояжа в места обетованные — отдых на Красном море. Я когда-то был, вы не поверите, буквально ранен. Ранен подводной красотой. Первый раз нырнул — и всё, на всю жизнь. Без этого уже не могу. Допинг. На год хватает, не больше. Я вон там ныряю, у Острова Фараона, там коралловые рифы, и красота неописуемая. Вернее, нырял. Сейчас это трудно, нога болит. Только сверху поплаваю немного, посмотрю дно. Когда плыву, ногу как-то по-больному тянет и норовит скорёжить судорогой. Поэтому в этом году из причиндалов взял только маску. Но тем не менее. Когда у меня сумерки на душе, и я вдалеке от этих мест, то закрываю глаза и представляю подводное чудо. И становится легче. Попробуйте. А что до дел, то да, в Израиле кое-какие дела остались, в том числе семейные, сын, внуки. Лететь напрямую — дорого. Дешевле так: путёвочку на несколько дней в Табу, я здесь как дома, а отсюда через границу, на такси, и я у сына. Пару дней там, дела, базар-вокзал, и возвращаюсь сюда, в отель, еще немножко грею пузо, а потом лечу в Питер.

Помолчал.

— Да что я все о себе. Мне вот ваш кокон не дает покоя. Кокон — это необычно. Даже для того чтобы запрятать… информационного фараончика. Весь мир, устремленный к Стене, пользуется обыкновенными записками. А сейчас их можно даже отправлять… электронной почтой, есть соответствующие сайты. Прогресс налицо! — Иосиф ухмыльнулся. — У всякого действия есть преддействие, предыстория. Ведь у кокона она тоже есть? Жутко интересно. Наверное, что-то связано с детством, с желание найти клад. Или поймать бутылку с древними письменами, с какой-нибудь тайной. А потом отправиться на поиски, как в известном романе. Мы ведь все ранены Жюлем Верном, Даниэлем Дэфо, Робертом Стивенсоном… Вы согласны? Кстати, здесь, в Египте, все чудеса… под ногами.

Он повернулся в ту сторону, где в сумерках еще виднелся Остров фараона с египетским флагом над зубчатыми стенами.

Марина закивала, приободрилась и с удовольствием начала рассказ о коконе:

— Да, есть предыстория, конечно. Бабушка уже когда лежала, попросила узбекистанского родственника привезти ей несколько коконов тутового шелкопряда. Она войну под Ташкентом пережила, и ей приходилось и хлопок собирать, и этих самых шелкопрядов выращивать, какое-то участие принимать, кажется, тутовник заготавливать для этих прожорливых червяков, коконы отделять от веток, когда уже гусеницы окуклятся, ну и всякое такое, я уже позабывала подробности. Но, главное, это было часть её жизни, память. У нее возникла идея, чтобы у нас в России из узбекских коконов вылупились бабочки, которые нанесут яйца, из которых вылупятся гусенички, которых она, то есть мы, всей семьей, выкормим, выпестуем, они вырастут, окутаются шелком, совьют коконы. Словом, весь процесс от и до. Зачем это ей нужно было и что потом с коконами делать — неизвестно, ну не шелк же добывать, чтобы потом что-нибудь сшить. Но мы сильно не спорили, бабушка ведь уже лежала, и все желания закон. Если и пытались возражать, то только в вопросах кормления — чем кормить-то будем? Тутовник же у нас не растет! Она говорит, не беспокойтесь, шелкопряд за милую душу лопает одуванчиковые листочки, никуда не денется, голод не тетка, выкормим.