Александр Кожедуб - Мерцание золота

С Цадатовым я познакомился еще в Минске. У нас проходило какое-то всесоюзное совещание, и мне было велено встретить на вокзале Цадатова.

— Бери мою машину, — распорядился секретарь Союза писателей Иван Чигринов. — Знаешь Цадатова?

— Слышал, — сказал я.

— Станет предлагать выпить — не соглашайся. Вези прямо в гостиницу. А чарку ему мы здесь нальем.

— Один едет?

— С сопровождающими лицами. Думаю, в машине места хватит. Если нет, поедешь троллейбусом. Все понял?

Я понял не все, но уточнять не стал. Разберусь на месте.

Московский поезд подкатил к перрону, и из вагона номер девять, в котором ехал Цадатов, стали выходить пассажиры.

«Не торопится», — подумал я, когда ручеек этих самых пассажиров иссяк.

Через какое-то время в двери вагона появился Ахмед. Из-за живота ему трудно было разглядеть ступеньки. Мы с проводницей почтительно подхватили его под руки.

— Его принимайте, его! — показал Цадатов.

В дверном проеме показался бочонок. Я попытался его принять, но человек с бочонком легко спрыгнул на перрон, не заметив меня.

— Молодэц! — сказал Цадатов. — Это Минск?

— Минск, — кивнул я.

— Значит, приехали куда надо. Машина есть?

— Есть! — по-военному отчеканил я.

Мне стоило большого труда не взять «под козырек», что было бы вполне уместным.

— Тоже молодэц, — сказал Ахмед. — Белорус?

— Конечно.

— Белорус хороший писатель, особенно Быков. Танк есть?

— Есть!

На этот раз я все-таки вытянул руки по швам и встал по стойке «смирно».

— Веди, — распорядился Ахмед.

В машине Цадатов сел рядом с водителем, мы с помощником разместились сзади. Бочонок уютно покоился между нами.

— Что в бочонке? — спросил я помощника, прислушиваясь к легкому плеску в нем.

— Коньяк, — сказал помощник. — Дагестанский.

— Самый лучший, — уточнил с переднего сиденья Цадатов. — Тебя тоже угостим.

Он говорил с сильным акцентом, но понять его тем не менее было можно.

Отведать в тот раз самый лучший коньяк мне не довелось. Зато была велика вероятность, что я вкушу его здесь, в комнатке Вепсова, потому что на столе стояла початая бутылка именно дагестанского коньяка.

По глазам Цадатова я понял, что он не признал во мне белорусского хлопца, когда-то встречавшего его на минском вокзале.

— Будем издавать собрание сочинений, — сказал Вепсов. — Сколько томов?

— Семь, — посмотрел на рюмку в своей руке Цадатов. — Или восемь. Сколько получится.

— Принимайся за работу, — вздохнул Вепсов. — Пусть в бухгалтерии все обсчитают. У вас уже было полное собрание сочинений на русском языке?

— Нет, — тоже вздохнул Цадатов.

— А теперь будет! Давайте за это выпьем.

Мы выпили, и я принялся за работу. Самым сложным в ней было разбить тексты по томам, но я как-то с этим справился. Вместе с воспоминаниями получилось восемь томов.

— Придется ехать в Махачкалу, — сказал Вепсов, изучив смету расходов.

— Зачем? — удивился я.

— Подписывать договор. Платить-то будет республика. А они тратиться не любят, даже на своих классиков. Короче, вот деньги на билеты — и вперед.

Я посмотрел на кота, лежавшего под лампой. Тот широко зевнул, показав изогнутые, как у змеи, клыки, и кивнул: езжай, парень.

Деваться было некуда, и я пошел покупать билеты.

С городом Махачкала я был знаком с раннего детства. В городском поселке Ганцевичи, где я родился и прожил первые десять лет, к нашим соседям по улице однажды на лето приехала девочка из Махачкалы. Удивила меня не сама девочка — девочек у нас и своих хватало, — а то, на каком языке она говорила. Считалось, что все мы в Ганцевичах говорим по-русски. После войны в Западную Белоруссию приехали на работу люди из самых разных уголков страны, и языком общения был здесь, конечно, русский язык.

Но русский язык махачкалинской девочки сильно отличался от нашего.

— Другой русский? — улыбнулась Дарья Ивановна, моя первая учительница и одновременно соседка по дому. — Это потому, что ты белорус. Будешь хорошо учиться, и у тебя появится правильный русский язык.

С этого момента Махачкала для меня стала неким языковым эталоном. Уж там, думал я, русский язык не чета ганцевичскому.

Моими соседями в самолете оказались два человека в чалмах: один преклонного возраста, другой моложе. Тот, что старше, ни на кого не смотрел и ни с кем не говорил.

«В прежние времена человека в чалме нельзя было встретить не только в самолете, но и вообще на улице, — подумал я. — Да, изменилась страна».

— В Махачкалу? — тихо спросил меня младший из мусульман.

— В гости к Цадатову, — кивнул я.

— К самому?! — поразился тот.

— К нему.

Старший мусульманин напрягся, и я понял, что он понимает русский язык.

— Цадатов уважаемый у нас человек! — щелкнул языком мой собеседник.

— Его во всем мире знают, — согласился я.

— А это верховный муфтий Чечни, — наклонился к моему уху младший. — В Махачкалу летим, потому что Грозный еще не принимает.

Совсем недавно закончилась очередная чеченская война, и было понятно, почему не работает аэропорт в городе Грозный. Кажется, началась эта война с того, что чеченцы попытались захватить Махачкалу. Внести ясность в этом вопросе могли муфтий или его помощник, но я сдержался. «В Махачкале узнаю», — подумал я.

В аэропорту меня встретил высокий, представительный мужчина.

— Магомед, — представился он. — Министр информации и межнациональных отношений. Как долетели?

— Хорошо, — сказал я. — Сидел рядом с верховным муфтием Чечни.

Муфтий и его помощник в это время грузились в стоявшую неподалеку «волгу», такую же белую, как и машина министра.

— Да ну? — воззрился на муфтия Магомед, и почтительности в его взгляде я не заметил.

«Хорошо, что я не спросил о взаимоотношениях чеченцев и, предположим, аварцев», — подумал я.

— Пусть едет, — разрешил министр. — Мы тоже поедем.

— К Цадатову?

— Сначала в гостиницу «Каспий».

В гостинице меня поселили в стандартном одноместном номере.

«Все равно в нем только ночевать», — подумал я, окидывая взглядом кровать, стол, стул, телевизор.

— Вот он будет вас сопровождать, — подвел меня министр к крепкому на вид человеку средних лет. — Его зовут Магомед. У меня, к сожалению, дела.

Второй Магомед улыбнулся, и я понял, что с ним лучше дружить, чем не дружить.

Министр стремительно удалился.

— Пойдем? — спросил новый Магомед.

— Куда?

— Пляж рядом.

Что ж, искупаться после долгого полета было неплохо. Я взял в номере полотенце и плавки, и мы отправились на пляж.

Магомед, не раздеваясь, сел рядом с моей одеждой. Под рубашкой у него я заметил кобуру с пистолетом. «Охранник, — сообразил я. — На войне как на войне, однако».