Юрий Цыганов - Гарри-бес и его подопечные

Нужная мысль, однако… И очень своевременная. О чем тут еще думать? в этой мрачной норе… Не о бабах же…

Душа, кстати, давно уж вернулась… Я думаю с полчаса, примерно… Я как озноб почувствовал, так думаю она, родимая. Лежит — дрожит. В уголочке свернулась клубочком и дрожит… Трудно ей со мной, понимаю… Трудно и противно. Я бы на ее месте давно свинтил… Стал бы я так унижаться. Но она у меня добрая и очень терпеливая, как русская женщина… А может это любовь? Сейчас таких ископаемых почти не встретишь. Все на себя берет! до всего ей дело. Переживает… Всюду нос свой сует, во всякую дырку… Правду ищет, вынюхивает… Кому ты нужна, ненормальная, с такими дремучими взглядами! Зачем тебе эти проблемы? Чокнутая, короче… Уж я и смеялся над ней, и орал! ничего, терпит… Обижается сильно, болеть начинает (откинется, охает, стонет… аж слезу вышибает!), но терпит. Хотя вчера чуть было не слиняла… На грани была.

— Ну? — спрашиваю… Я с ней строг. — «Видишь бабу — бери сразу плетку» — так советовал мне один очень умный Немец. Умный, но не декадент. Единственный в своем роде, не считая Ленина. Сочетание страшненькое, доложу я вам… Ум и упадок еще можно воспринять и примирить как-то… Ум и упадок близкие родственники. Мне так кажется. В них соблюден баланс сил, сработаны противовесы… А ум и здоровье? Это что-то запредельное… Это так высоко, так недоступно, что оттуда и смотреть-то страшно! Но что делать, иногда приходится… взглянуть с вершин… И ужаснуться! и остолбенеть!

— Ну? — спрашиваю я строго.

— Что?

— Рассказывай…

— О чем ты…

— Где была?

— А тебе это нужно?

— То есть?

— А тебе до меня есть разве дело?

Нет… чувствуете? Это не диалог… это не разговор с русской женщиной… это какой-то жидовский флирт!..

— Ничего себе! умница… Ты хоть понимаешь, что ты несешь! Пока я тут бился, защищая свою… и твою, кстати! честь… а потом лежал, окровавленный, пригвожденный, как к кресту, к этому сраному полу… тебя где-то носило!

— Я была там…

— Что значит там ? Где это там? На ****ках, что ли…

— Я была там , понимаешь?

Не все нам поведал умный Немец о женщинах… деля их на коров, змей и кошек. Он забыл кур. Моя — точно курица!

— Что я должен понимать?

— Я была там… где Вечность… где Свет…

— …там тепло, там яблоки…

— Не надо шутить. Этим не шутят…

О, завела шарманку… Сейчас начнет глаза закатывать… До чего не люблю я этих многозначительностей, этих скорбных воздыханий… «там… Вечность…» Будто туда не мы же и попадаем. Не вся эта рвань, срань и сволота, а одни онемелые иноки…

— Ну и как там? Весело было?

— Ты понимаешь… сначала я видела все как бы сверху… Ну… как вы деретесь… Ругались вы страшно. Матом. Но это ничего… я привыкла. А потом меня что-то повлекло, закрутило… Сила какая-то… немыслимая, властная… И я устремилась!.. Было темно… будто лабиринт темный… и вдруг — Свет! сияние… теплота…

— Знаю. Читал. В какой-то вшивой газетенке… Все вы одно поете… Лабиринт. Свет в конце тоннеля. «Как бы сверху» все видел… Что-то «как бы снизу» никто не видел! Врут, срут, подличают, а потом с нормальными парнями в один лабиринт сваливают! Так что ли? О, кей. Уж ты-то точно должна была загреметь в преисподню! за все грешки мои… Одно мое богохульство на такой срок потянет, мало не покажется… А пьянство? а ****ство? а самомнение? а скрытые пороки?..

— Глупый! Богу все равны, он всех прощает… А слова твои… они в сердцах сказаны… ты не ведал, что творил…

— Я не ведал?! Ну, курица, как есть — курица! Да я тебе их и сейчас повторю… и на смертном одре! Ты все-таки очень глупая у меня душа. Даже обидно…

— Я не глупая… Я тебя помирить хочу…

— С кем? с Богом что ль? Нашла тоже приятеля… Ну и как он там поживает? Весь в белом, как водится, зубы золотые… На троне восседает, в благодати купается… Думу за все человечество думает… Осиянный и простой… в райских яблоках… А пониже — парламент — святые апостолы… Как они, кстати? Места уже поделили? или все еще грызутся? Кому под каким номером за столом сидеть…

— Ну вот… Ты опять злишься.

— Только яблочки-то червивые! и апостолы твои плохо пахнут…

— Ну что ты говоришь…

— А что мне говорить, когда врешь ты все! Спасать меня вздумала? пристраиваешься… Решила, что все, заплутал блудный сын… размяк и отчаялся… Самое время для душеспасительных бесед. Вы таких вот и ловите в свои сети, перепуганных да уставших… У кого крыша съехала… от этой жизни чумовой, а в пустоту в одиночку ступить страшно… Вы тут как тут, подкрадываетесь… со светлой улыбочкой и набором успокоительных средств… Шептуньи. Можно и укольчик сделать, чтоб не думалось о плохом, не страдалось так безысходно. Ширануть Царством Божьим пониже спины… успокоить несчастного. Сказочку перед вечным сном рассказать… Только рано ты меня хоронишь, сказочница! сладкая ты моя врунья со стажем…

— Я не вру. Я верую.

— Что ты делаешь?

— Верую! И молюсь за тебя. Спаситель на кресте муку принял за всех грешников, за всех несчастных и отверженных… И за таких как ты, блуждающих в темноте.

— А ты почем знаешь?

— Так в Евангелиях написано… И сама я понимаю: без любви и веры невозможно жить. Устанешь… А ты не любишь никого. И, вообще, живешь дурно, неправильно… А Бог всех любит, всех жалеет.

— Что ж, Богу богово… А у нас, у кесарей, так: кому нравится поп, кому попадья, а кому попова дочка. У кого какие наклонности. Любовь — понятие творческое…

— Ты все насмешничаешь… Что ж веселись…

— А что мне остается делать? Как реагировать на все твои подкисшие байки? Мы, кажется, не в церкви, слушать твои причитания по поводу безвременно усопшего… А насчет Евангелия я тебе так скажу: не всему написанному верь. Все эти святые книжицы писались такими же сказочниками, вроде тебя… под Идею. А Идея проста, как пряник! Лишить нас свободы выбора. Того как раз, за что Спаситель и погиб на кресте.

— Твоя свобода выбора кончается одним: бардаком да пьянством!

— Ой, ой, ой… Мы, кажется, занервничали?..

— А Спаситель на крест пошел, чтобы безумие остановить! Безверие ваше и вседозволенность. К послушанию звал. Чтобы Бога помнили и боялись.

— Ну и как, получилось? Уже два тысячелетия спасает. Спасал, спасал… с переменным успехом… А тут из Преисподни нагрянули ребята крутые, земляки его, кстати, да устроили веселенький такой Содомчик на земле, где в Бога, как нигде веровали… Весь народ богоносец, всех праведников в общую яму скинули с дыркой в башке. Осталась одна сволота… И где логика?

— То было испытание страшное для народа. Путь к Богу тернист.

— Хватит! Не надо меня агитировать! Я сыт по горло твоей болтовней… Спаситель муку принял за свою жизнь. За истину, что коснулась его души. За то, что имел мужество не согласиться с тем хитрым божком, обслуживающим одну небольшую общину с кастой иудейских жрецов во главе… С Богом народа, самопровозгласившим свое мессианское предназначение. Которые, впрочем, не от хорошей жизни вцепились в него. Этот народец-страдалец долбили веками и они выживали любой ценой! Такова была логика их жизни: когда цель выживание — любые средства хороши. Но он — мудрец и романтик — презрел их божка и провозгласил: Бог един для всех народов! И я восхищаюсь его мужеством. Да! Но за свои делишки я сам отвечу. Без посредников… Я хоть и не аристократ, но и не последнее быдло. Я не позволю, что бы за меня кто-то отдувался. К тому же такой чистый агнец, как этот малый… Это плохо пахнет. Понимаешь, стыдно… Это скотство, в конце концов!