Юрий Цыганов - Гарри-бес и его подопечные

Только где ж его взять в этом сумраке дырявой башки… на таком сквозняке… в этом омуте… М-да, вопросы… одни вопросы… Вопросы унижают. Это истина. Ответы наоборот… ответы освежают сознание и возвышают душу! дают ощущение полноценности… О, как нужны мне эти дурацкие ответы именно сейчас! когда все… решительно все расползлось по швам.

Я приподнялся и сел. Ага! конечно… Это сказать легко! В действительности все было не так. Все было трагичней и муторней. Всюду подстерегала боль и накатывала тошнота. Сначала я откинулся на спину… потом подтянул ноги… потом я отдыхал, разглядывая светящиеся кружева и огненных мух, танцующих перед глазами. Потом я пополз… Я полз долго, отвоевывая каждую пядь пространства. Полз, пока не уткнулся в стену. Дальше я молился богам. Сосредоточенно. Вдумчиво. Всем богам, каких только помнил. И они услышали меня… Вняли мольбам и откликнулись… из далеких миров и неведомых измерений. Они не стали прикидываться Недоступными. Не отвернулись во гневе, не сморщили брезгливо свои прекрасные лица… Они только пристально посмотрели на меня со всех своих вершин… и из глубин тоже посмотрели… И я вполз по стене под этим дружным, участливым взглядом. И тогда, пораженные моим упрямством в стремлении к правде жизни, боги смилостивились и стали возвращать мне утерянную память… Озарениями. Как и приличествует нормальным богам.

Н-ну! Я огляделся… Все так. Ментура. Ke-Пе-Зe. А что ты ожидал, дружок? Ты на что-то надеялся? на какую-нибудь тихую гавань? на теплый диванчик и чистое белье? Брось… Все на месте. Четыре стены, окно в клетку, тусклая лампочка, да решетка, вместо дверей… Да общее лежбище — крашенные каким-то говном, дощатые нары. Ничего лишнего… Никакого притворства. Стиль выдержан. Суровый стиль моей Родины… Все нормально, приятель: ты уже двигаешься! ты смотришь на этот мир… ты видишь его! ты способен дышать… тебя озаряют, пусть короткие и разорванные, но яркие вспышки памяти… Ты жив! Все остальное поправимо…

Но почему я один? если не считать тела в углу… Куда подевался народ? Помнится (боги напомнили), когда меня сюда затолкали, здесь была тьма народу!. как в приемной к Всевышнему Начальнику… На Страшный Суд вызывали? Кто будет последний? в очередь…

В Чистилище было тускло, и воздух был сперт… Все шевелилось, стонало… Кто-то уже откинулся, кто-то ссал в углу, кто-то бормотал в полудреме… кто-то орал. Впрочем, нет… да… вспомнил… Это я орал! Точно. Я не хотел заточения! Я требовал воли… себе и народу своему. Наверное, этого не надо было делать… так постыдно орать… Никогда не требуй сокровенного и желанного в такой гнусной форме. Получишь обратный результат. Но тогда мне казалось, что только так» надо! только так, несомненно и мощно надо заявлять о свободе! Я был не прав. Я был сто раз не прав! потому что Бог оставил меня, а бесы насели… Сотня сутулых сумасшедших бесов в соплях… и принялись соблазнять меня… и раскачивать камеру… Потому и вопил я, и требовал невозможного. А потом? Что было потом? Потом была ярость. Белая, как раскаленный металл. Но до ярости случилось помутнение… И полное отсутствие, и слепота, и глухота, и забвение, и сумерки… Все остальное, сколько-нибудь пригодное, растащили эти треклятые бесы… Да, меня оскорбили — ну, так что? — в лучших чувствах к прекрасной Свободе — эка невидаль!.. Я помню… неясно, но помню… мужичок… эдакий крутой Уокер в рыжей щетине… (там были все такие)… Он подскочил, он замахал кулачищами… Он плюнул в меня каким-то паскудным словцом: «Молчи, козел!» или пидор… а может — придурок? не суть… Это резало слух. Диссонировало. Отрезвляло… Оно прорвало глухоту, и забвение, и сумерки… И бесы притаились во мне, заурчали… как псы… оскалились… «Ну что ты на это ответишь? герой… Сейчас мы посмотрим, какой ты герой…» Так что мне оставалось делать? пасовать? не расслышать нахала? заблеять? засунуть себе в задницу это словцо? так? Ха! не на того нарвались! Я сунул в щетину, как в полымя, свой геройский кулак… Я засандалил от всей души! со всей белой яростью! а дальше… Дальше душа отделилась от тела… моя душа, от моего тела… и зависла в угаре камеры, тараща глазенки… Эта сука позорная просто смылась, не желая участвовать в битве! Да! Эта стерва бесстрастная выжидала, как жидовка, что же произойдет?.. куда качнет маятник? Что ей выгодно в данный момент: отвалить насовсем или переждать заваруху и вернуться назад… А тело ярилось! и дрыгалось под ударами… рыжей Судьбы. Агонизировало! танцевало отчаяный, бешеный танец… Боролось за место в этом паскуднейшем из миров. Пляска Смерти не самое изящное зрелище… поверьте… и уж совсем не гуманное… Я еще взмахивал руками, не доставая соперника. Я трепыхался, как свеча на ветру… Я загибался и гас, опаленный огненным вихрем… Какой из меня, к черту, боец!.. без души, без памяти, в наползающих сумерках… И, наконец, я осел. И меня пригвоздило к доскам. А Рыжий топтал меня… вроде бы…

Так почему я один? все-таки… Где собственно народ? Их отпустили? поставили к стенке? А я?.. а меня?.. Может, я зашиб его ненароком… эту рыжую бестию… Или с ним случился удар… от перевозбуждения и излишка усердия… Апоплексически©. Так бывает… а что? На меня все и повесят… Вон и свидетель в углу. Он сейчас отдохнет и покажет, как все было на самом деле… и протокол подмахнет, не разглядывая… Я взглянул на бездыханное тело. Оно вдруг открыло глаза. Так… интересно… Надо бы познакомиться с узником совести. Навести кой-какие мосточки… Может он вспомнит чего, прояснит ситуацию…Кто ты? мужик… Заложник чести? или так себе… фрайерок!

— Эй! мужик, — позвал я и не узнал свой голос, — курить есть? По нулям… Мужик был бесстрастен, как замерзшая лужа… Открытые глаза еще не означали пробуждения. Но он пошел дальше. Он загадал мне загадку… Он закричал вдруг, яростно таращась в свою мерзлую бездну:

— Нах бли н-нессссы… без-носсса я… ёб! — и вздрогнул… и конвульсивно задергался… И угас…

Я отвернулся. Эти корчи и муки… эти загадочные фразы… они не добавляют оптимизма, поверьте… Эти гордые сыны Отечества, представители моей прекрасной расы, последнее время что-то забурели… Страдают невнятностью позиции и слабоумием. Факт. Куда не плюнь — попадешь в загадочную русскую душу. Еле теплится, сволочь, а туда же… с Вечностью полемизирует на чистейшем «великом и могучем». Или вопросы судьбоносные задает: «Кто я, бля-нах, фрайер или сука? бля-нах… Я — в законе! бля-нах…». В каком ты, дурак, законе? Где ты его встречал, дурень?..

Но этот, откинувшийся, и вопросов не задает… В полном упадке. Декадент, одним словом. Все про себя знает… Все жизненные загадки уже разгадал, все запреты — распечатал… Ничем его удивить невозможно. На жизнь смотрит рассеянно и презрительно, сверху вниз… Как греческий философ Сократ. Тот тоже относительно прелестей жизни не сильно обольщался… долго в упадке пребывал. В депрессухе, по нашему… А на прощание высказался: «Всю жизнь я был болен. А лучший лекарь — Смерть». И выпил яду… Хорошо сказал грек. Будто про меня… Я тоже, тоже болен!.. Только здесь не Греция… никто тебе яду не даст. ****юлей могут дать… а яду точно не дадут, будь ты хоть трижды Сократ и пять раз декадент. Так что лежи, не рыпайся… Думай о чем-нибудь светлом… или темном… как уж сможешь. Как сказал один очень умный приятель (тоже декадент), выйдя из многоходового коматозного запоя, слегка растерянным, но непобежденным: «Пора и о душе подумать».