Михаил Чулаки - Долгие поиски

У Дона такая манера — преувеличивать таланты и достижения друзей. Он искал пророков не в отдалении, а рядом. Вадима столь преувеличенные рекомендации смущали. Ну правда, у него были кое-какие идеи и наброски. Но кто знает, что из них получится? В математике вообще ничего никогда нельзя предсказать заранее. Придет идея — что-то получится. А может, и не придет. Ведь приходит она не в награду за усидчивость. Решение задачи всегда является неожиданно — «словно форточка в небе». Это малопонятное сравнение почему-то нравилось Вадиму, выражало самую суть его ощущения. Так вот когда откроется снова форточка и откроется ли вообще — Вадим не знал. А если и откроется — ну, решит несколько частных задач, думать же, что он действительно охватит всю проблему — математическую грамматику всеобщего языка! — нереально. И еще сколько людей бьется — известных Вадиму и неизвестных, — какие они получат результаты, и как они перекрестятся с его результатами? Но главное — откроется ли форточка в небе?

Дон Карлос, отрекомендовав Великого Истребителя, продолжал как ни в чем не бывало разворачивать перед гостями панораму:

— Видите колокольню? Это Владимирский собор. А дальше Троицкий, он же Измайловский. Перед Троицким когда-то стояла колонна из захваченных вражеских пушек, а потом ее почему-то ликвидировали. А вокруг Преображенского собора, здесь рядом, и сейчас ограда из пушечных стволов. Потому что это все военные соборы — и Троицкий, и Преображенский. Преображенский так раньше и назывался: всей русской гвардии собор.

Москвички восхищались наперебой:

— Вы всё так знаете! Вам бы экскурсии водить.

Пожалуй, последний комплимент немного огорошил Дона Карлоса, и он ответил сухо:

— Меня устраивает и наш факультет.

Панорама замкнулась, и предводительствуемые Доном Карлосом гости вернулись в Башню, а оттуда спустились вниз. Вадим отстал. Постоял в одиночестве на крыше. Давно ли они всей компанией вылезали сюда в костюмах, разыгрывали дуэли на шпагах — ожившие сцены из Дюма. Детство. Теперь уже со шпагами по крышам не носятся — безнадежно повзрослели, да и костюмы почти не надевают, стесняются — все, кроме Дона. Одна случайно попавшая в Замок скучная дама так и сказала про Дона: «Это какой-то инфантилизм!» Редкий случай, когда обаяние Дона не подействовало. А что такое инфантилизм? По даме выходит, что испанский костюм — инфантилизм, а уставиться в телевизор — взрослость. Дон решается быть непохожим на всех — не потому ли Вадим и завидовал ему, и злился на него, что сам Вадим быть непохожим не решался? И мечты у Вадима такие же, как у всех, — та же машина…

Вадим вернулся в Башню, сел на лежащий прямо на полу матрац — летом Дон здесь спит. Каждый вечер к его услугам закат, каждое утро — восход. Кто еще видит все закаты и восходы? Поневоле позавидуешь. И еще лучше поймешь, почему столько желающих стать в этом Замке королевой. Вадим снова с раздражением подумал, что среди них может оказаться и Лиса. Да-да, права та скучная дама: инфантилизм, потому что все время игра. А в жизни игра не должна быть главным — жалко, что глупые девочки этого не понимают.

Вадим спустился вниз. В Зале москвичка Галя мечтательно разглядывала шлем и наплечники.

— Подумайте! Настоящий рыцарь их носил. Счастливые тогда были женщины.

Вадим засмеялся несколько саркастически:

— Знаете, Галочка, этот Замок — чудесное место, но когда вздыхают о прошлых рыцарях — просто смешно. Особенно любят в молодежных газетах: «Где вы, рыцари?» И читательницы вслед за бойким журналистом возмущаются и недоумевают: были на свете рыцари, а потом куда-то запропастились. А на самом деле рыцари были темными грубиянами: читать-писать не умели, много жрали и пили, мылись редко, так что от них дурно пахло, а понравившуюся женщину с рычанием волокли в угол.

— Ну уж, Тони, вы говорите что-то несуразное! — Дон Карлос, кажется, обиделся всерьез.

— Я не против мифических рыцарей. Пусть возводятся в идеал. Только не нужно их путать с настоящими и вздыхать, что они исчезли. Они не исчезали — их никогда не было.

— А трубадуры?

— Вы же не считаете, что все николаевские офицеры были похожи на Лермонтова.

— Вот не думал, Тони, что вы такой нигилист.

— Я реалист. А вы, Дон, идеалист. Это прекрасно, но не всем дано.

— Вот уж неправда! — В дверях Зала появилась Княжна Мери. Оказывается, она все слышала. — Дон совсем не идеалист: ведь все идеалисты нудные.

После такого довода оставалось только дружно рассмеяться.

— Она не виновата, что так думает, — первый раз раскрыл рот Мушмула. — Сказывается опыт философских семинаров в вузе.

Для москвичей завели музыкальную шкатулку. Вадим незаметно ушел.

Он спускался спокойный и умиротворенный. Побыл в Замке — и словно отмылся. Как всегда. И в то же время парадоксальным образом в нем укреплялось довольство собой: хорошо иметь такие же вкусы и привычки, как у всех вокруг, — быть на ты с друзьями, есть мясо, смотреть хоккей и мечтать о машине — стоять на земле, одним словом. И хорошо, что есть Замок, где он свой человек и желанный гость и где можно иногда отдохнуть от самого себя.

Перед парадным стоял Сашкин учебный «Москвич». Значит, Сашка дома. Живя в одном подъезде, они познакомились в Кавголове — на «Семейке» — оба крутили там слалом по воскресеньям. Вадим уже давно хотел попросить Сашку дать ему несколько уроков вождения, и теперь, после знакомства с Ирой, откладывать дальше было нельзя.

Открыла Сашкина жена. Она симпатизировала Вадиму, потому что считала, что в наше время в мужчине важнее всего интеллект, а другие Сашкины друзья явно не принадлежали к интеллектуалам.

— Валяется мой благоверный. И хоть бы классиков читал, а то автомобильный журнал.

Сашка едва окончил семь классов, а Клава, жена, имела диплом техникума, что создавало определенную дисгармонию.

Сашка лежал на широченной тахте, покрытой ковром. Вообще основу интерьера составляли ковры и хрусталь, — какой контраст с Замком! — но это вовсе не свидетельствовало о мещанской сущности Сашки и Клавы. Они были хорошие ребята, просто им не у кого было обзавестись другим вкусом.

Сашка встретил Вадима новостью:

— На внутреннюю обивку «роллс-ройса» идет шесть шкур животных, выращенных на пастбищах, оборудованных электропастухом.

— При чем здесь электропастух?

— Не знаю. Должно быть, от этого шкуры стерильнее.

Вадим с ходу изложил свое дело. Он не любил изображать, что зашел просто так, а потом среди болтовни вворачивать: «Да, кстати, чуть не забыл…» Нет, он всегда начинал с дела, а болтал потом.

Сашка почесал нос.

— Понимаешь, старик, сейчас ведь экзамены принимают только после курсов. Лучше я тебя запишу к себе. Можешь особенно не ходить.