Михаил Чулаки - Долгие поиски

С тонкими томиками «Русской старины» под мышкой, с кием в руке Вадим ждал Лису около «Титана». Она появилась за десять минут до начала — случай довольно редкий, обычно она почти опаздывала или просто опаздывала. Вадим заметил ее издали, когда еще невозможно было узнать в лицо, заметил по силуэту, по общему облику — он бы сразу узнал ее, наверное, в абсолютном тумане, лишь бы мелькнул на миг силуэт.

— Привет. Чего это у тебя за палка в руке?

— Не видишь, что ли? Кий.

— Ах, извини, я тебя оскорбила, назвав тонкий инструмент палкой.

Вадим никогда не обижался на такие выпады — это стиль Лисы, вот и все.

— Наоборот, ты выразилась очень профессионально: уважающие себя бильярдисты говорят только «палка» и никак иначе. В этом есть некоторый шик.

— Ну вот, значит, я склонна к пустому шику. Опять плохо!.. А ты, по-моему, мне не говорил, что играешь в бильярд.

— К слову не приходилось. А может, стеснялся: что-то в этом немного смешное. Старомодное. Там у нас в бильярдной редко кто моложе сорока.

— Ага, значит, тебе свойствен ложный стыд. Вот не знала! Хорошенькие меня ждут открытия после свадьбы, я чувствую. А почему сегодня перестал стыдиться?

— Значит, стыдился, но не очень. Желание купить перевесило: вдруг в следующий раз разберут?

— Рассчитал. Одно слово: математик! Идем, а то в кои веки рано пришла, обидно опаздывать. А что за книги?

Они уселись на свои места, но свет еще не погас. Публика входила, свет еще долго не гас.

— Смотри.

— Надо же! Ну, об этом увлечении я знала. Ну, расскажи мне какую-нибудь старину.

Вадим хмыкнул.

— Много всякой старины, сразу и не выберешь, о чем. Ну, например, в этом зале когда-то был ресторан Палкина. Посреди зала — фонтан и бассейн с рыбой. А Палкин выиграл его у Соловьева, чей гастроном на углу.

— В бильярд?

— Не язви. В карты.

Свет погас. Лиса придвинулась к Вадиму, он обнял ее за плечи. Вадиму всегда казалось, что сидеть иначе просто невозможно, что ее плечи как раз созданы ему по руке.

Фильм Вадиму понравился. Вначале автомобильные трюки, потом симпатичные женщины. Понравился и сам девиз: никаких проблем! Потому что у него самого так не получалось, у него возникали проблемы. А как бы заманчиво жить легко: радоваться минуте — и никаких проблем!

— Коммерческая лента, — сказала Лиса.

— Ну и что? Посмеялись — и хорошо, — миролюбиво ответил Вадим. — Выпьем кофе где-нибудь здесь, на Невском.

— Да ну, тут всегда очереди…

— Подумаешь, постоим немного.

— Да ну! И вообще сюда ходят не потому, что любят кофе, а потому, что модно. Хороший тон!

— Почему? Я действительно люблю.

— Ты, может, и любишь. А многие просто так. Не выношу таких!

С Лисой бывает: злится неизвестно на что, придирается к людям. И главное, без всякой причины.

— Ну давай прогуляемся.

На это Лиса согласилась.

Вадим осторожно молчал. Но Лиса вскоре заговорила сама:

— Вот ты эдак снисходительно: коммерческая лента. А коммерческих лент вообще не должно быть! Зачем они?

Все-таки долго и Вадим не мог отмалчиваться.

— Это не я говорил, это ты сказала, что коммерческая. Я сказал, что посмеялись. И ты тоже смеялась.

— Ну и что? Утробный смех — не оправдание. А ты ужасно легко умеешь оправдывать!

— Почему утробный? Жизнерадостный смех.

— Вот-вот. А излишняя жизнерадостность всегда подозрительна, она скорее свидетельствует о хорошем пищеварении. Знаешь: «Тот, кто постоянно ясен, тот…» Ну и так далее.

— «…Тот, по-моему, просто глуп». То есть по-твоему. Слушай, если непременно нужно поссориться, давай поссоримся по какому-нибудь личному поводу: например, я сделал что-нибудь ужасное. А то глупо ссориться на почве абстрактных рассуждений по поводу фильма. Просто смешно.

— Да нет, ты ничего не сделал. Просто в тебе откуда-то барская снисходительность. И неизвестно откуда. Разве что от бильярда. Действительно, странное занятие. Не удивительно, что ты скромно молчал. Сыграть партию на бильярде, а потом поехать к цыганам! Гвардейский поручик объявился.

— Послушай, тебе не кажется, что это мое дело, как мне развлекаться?

— Ну не совсем, если я собираюсь за тебя замуж.

— Но мы уговаривались уважать взаимную свободу.

— Я ее не ограничиваю. Я просто высказываю свое мнение.

— Зачем? А если я начну высказывать мнение по поводу некоторых твоих подруг?

— Та-ак. Очень интересно.

Вадим сделал паузу.

— Ну послушай, это же смешно. Вспомни, из-за чего мы начали пререкаться.

— Неважно, из-за чего начали, важно — чем кончили! Так что ты имеешь против моих подруг?

И ведь это на ходу, на Невском. А навстречу идут всё больше парами, девочки смеются, и видно, что нет им дела до роли коммерции в искусстве, не осудят они своих кавалеров за жизнерадостность, снисходительность, водку, бильярд. Был бы симпатичный и молодой. А если к тому же может сводить в ресторан — чего еще? Как же хорошо, когда все просто — и никаких проблем!

— Зайдем сюда, в «Ленинград». Тут бывают взбитые сливки.

— Ты меня сливками не умасливай! Ты отвечай!

— Ну что с тобой, Лиса? Почему ты непременно хочешь поссориться?

— Просто я хочу все выяснить до конца.

— Так нечего выяснять.

— Ты просто боишься говорить прямо. Трусишь!

— Господи, бред какой-то! Из-за чего мы ругаемся? Ничего же не случилось!

Вот! Еще ни разу Вадим с Лисой не поссорились по какой-нибудь вульгарной причине — из ревности, из-за денег, из-за того, что не смогли договориться, куда ехать и чем заниматься, — ну, из-за чего обычно ссорятся нормальные люди. Нет, у них ссоры выходили из-за причин абстрактно-возвышенных. Сегодня из-за коммерческого кино, другой раз (невозможно рассказать, не поверят!) — из-за Наполеона! Вадим говорил, что Наполеон все же великий человек, а Лиса твердила, что не видит никакого величия — только бессмысленные войны и сотни тысяч убитых. «А Гражданский кодекс?» — «А война с Испанией?» Ну поспорили бы академично — так нет же, с яростью, с сердцем!

До знакомства с Лисой Вадим считал себя миролюбивым. А с нею почему-то спорил яростно. Не мог уступать ей! И она не могла! Никого не любил так, как Лису, — и никто не приводил его в такую ярость. Иногда невольно задумывался: как же они будут, когда поженятся? Или существует ехидный закон природы, по которому за минуты высшего счастья, высшего понимания («Как ты хочешь. Все — как ты хочешь» — минута, ради которой и стоит жить) нужно платить бессмысленными ссорами, высшим же непониманием?

А с Доном Карлосом Лиса стала бы бессмысленно спорить? Нет, слушала бы раскрыв рот, как тот рассказывает про подвиги Ланселота, или про разницу между скрипками Страдивари и Гварнери, или про ночь перед дуэлью, проведенную Галуа. (Все девицы слушают его как под гипнозом; наверное, Лева Дон Карлос представляется им поочередно Ланселотом, Гварнери и Галуа.) Дона Карлоса бы слушала, а с Вадимом спорит по любому пустяку — словно насмерть стоит. Обидно!