Михаил Чулаки - Долгие поиски

— Сказал же: согласен!

— Я еще ни разу не просил, чтобы вносить в списки, так что еще сам не знаю. А вдруг и целую бумагу — понимаешь?

— Идет.

— Словом, поговорю. А может и вовсе отказать. Правило новое, вот в чем беда. Вдруг его проверяют? Ну, в общем, если что, ты согласен.

— Согласен!

Сашка похлопал по капоту.

— Хороша. Я для себя эту же модель хочу. Только еще не знаю, когда смогу. А ты быстро!

Вадиму приятно было Сашкино одобрение — специалист как-никак. Хотелось солидно поговорить о мощности двигателя, об электронном зажигании. Но Сашка мог задать щекотливые вопросы, и потому Вадим не стал больше задерживаться — помахал рукой и поспешно взбежал наверх.

Дома Вадим поел и сразу лег спать — все же на дежурстве он, против обыкновения, едва подремал, — и когда после завтрака кровь отлила к желудку, разомкнуть глаза стало невозможно. Сквозь сон он слышал, как звонил телефон, но даже не пошевелился. Телефон позвонил-позвонил и перестал.

Потом телефон позвонил снова, и вовремя: оказалось, что уже четверть второго, скоро ехать за Ирой.

Звонила Лиса.

— Ну наконец-то! Где тебя носило?

— Спал.

— Приятно слышать, что у тебя такой здоровый сон. Значит, совесть чистая. Слушай, Волчок, приходи вечером. Мама в гости уходит.

Ах ты черт!

— Ах ты черт! Я как назло занят. Не могла вчера зайти и сказать!

— Ну, Волчок! А ты освободись. Пошли к черту дела.

Лиса редко так уговаривала. Значит, правда хотела мириться. Значит, правда хотела видеть. А освободиться так просто. Что-нибудь соврать Ире: срочно вызвал научный руководитель, шеф, как теперь с гордостью говорят молодые ученые, — завтра он улетает в Рим, отложить встречу никак нельзя. Она станет восхищаться еще больше.

Вечером будет с нею! Ничего другого не нужно в жизни. Абсолютное благо!

«Как ты хочешь. Все — как ты хочешь».

Но что-то помешало сразу восторженно согласиться. Ставшая привычной за последние дни настороженность: ведь Лиса могла узнать про шпалы, устроить сцену…

Времени раздумывать не было — ну, может, секунда или две. И в этом немыслимом цейтноте первый раз мелькнула осознанная мысль: а хочет ли он мириться с Лисой? Стоит ли мириться ради хрупкого мира, когда она всегда может узнать, облить презрением?

Наверное, если бы Вадим спокойно обдумывал эту проблему, — рассчитывал треугольник, как любят выражаться в таких ситуациях на матмехе, — ему пришло бы на ум множество доводов за и против, но сейчас сработала реакция, мгновенная реакция слаломиста, когда сигнал внезапной опасности от глаз поступает сразу к ногам, рукам, туловищу, минуя сознание, и лыжник понимает, что объехал неожиданную яму уже после того, как яма осталась позади. Кстати, такая же реакция у автогонщика.

— Нет, ты знаешь, ну никак не могу. Я должен вечером встретиться с человеком, который может привезти «каберы». Ночью он уезжает.

— Ну как хочешь. — Голос Лисы сразу потускнел. — Звони когда-нибудь.

И повесила трубку, не дожидаясь заверений, что он позвонит обязательно, позвонит скоро, буквально завтра.

Теперь, когда в трубке слышались гудки, Вадиму стало горько, как никогда в жизни. «Ну, Волчок, пошли к черту дела!» — Лиса редко говорила таким голосом, и этот голос обещал минуты нежности и совершенного понимания, какие для Вадима возможны только с нею. И он своими руками!..

И тут же Вадим рассердился на себя. Правильно сделал. Правильно! Почему она дарит только редкие счастливые минуты, которые нужно ловить, ценить, ждать неделями?! Почему она не может быть нежной всегда?! Он должен быть каждую минуту уверен в ее понимании, сочувствии, нежности, а иначе — что толку в такой любви?!

Да и возможны ли для них теперь такие минуты? Ведь всегда при нем все его гаражные дела, всегда он должен опасаться, что сорвется неосторожное слово. Можно ли сочетать любовь с настороженностью, с непрерывным самоконтролем?

Ровно в два часа он подъехал к поликлинике. Ира вышла сразу.

— Какой ты точный, просто замечательно! А то сейчас все опаздывают и даже не извиняются. У меня всего пять вызовов, три повторных, мы сделаем за час. А потом пообедаем. Ты обедал?

— Нет.

— Знаешь, Вадик, давай пообедаем в «Околице» или «Заставе» — я всегда путаю. Такой ресторан на Приморском шоссе у выезда. Ты не пугайся, я самостоятельная женщина и плачу за себя.

Вадим обиделся:

— У меня есть деньги.

— Ну и пусть. Я ужасно не люблю женщин, которые считают, что за них везде надо платить. Какие-то содержанки.

Вадим захватил книгу, чтобы читать в ожидании Иры, но прочитать удалось мало: она нигде не задерживалась дольше десяти минут. Когда она спустилась после пятого вызова, он хотел уступить ей руль, по Ира замахала руками:

— Ты рули все время, ладно?

— Мы доездимся. Через весь же город. И на Приморском полно ГАИ.

— Ничего. Папа оперировал гаишного полковника, они теперь друзья. Он устроит, тебе разрешат сдать сразу. Я скажу, нам надо ехать на Юг. Ой, слушай, Вадик, давай и правда поедем в августе. У меня отпуск.

— Зато у меня нет.

— Ты про гараж? Да ну его! Мы проживем без твоего гаража.

— Посмотрим. И без прав точно нельзя ехать.

— Ты сдашь, я тебе клянусь! Он такой милый человек. И он сразу увидит, что тут никакого блата, что ты водишь как профессионал.

По этому же шоссе Вадим недавно ехал с Лисой. Не на машине, конечно, на автобусе. Лиса на автобусе любила больше, чем на электричке. И тоже в Солнечное — как все повторяется! На Лису снизошло нежное настроение, она сидела, положив голову на плечо Вадиму, была влюблена и покорна.

«Мои родные места. — Лиса не смотрела вокруг, наоборот, закрыла глаза, точно видела внутренним взором гораздо глубже, видела картину более настоящую, чем та, что разворачивалась перед автобусом. — Новая деревня. Ни на какой Невский не променяю. Тут двухэтажные домики стояли, очень уютные. Желтые. А во дворе зимой ледяная гора — в два этажа, честное слово. Знаешь, как хорошо ребятенкам! Все время на улице. В ЦПКО бегали и на Серафимовское кладбище. У меня тетка веровала, меня с собой брала, я пела в церковном хоре. Бабы умилялись! А что, я знала все службы. И так красиво. Батюшка куда красивей, чем какой-нибудь Герман в театре. Чаще всего пела на похоронах, и покойников не боялась, ну нисколько! Наоборот, такими красивыми казались, умиротворенными. Старше стала — и боюсь. Вообще-то ужасно любила бегать, а из церкви с теткой шли медленно, и самой нравилось, что я такая чинная, и казалось, все на меня смотрят».

И словно нарочно, чтобы нарушить нарисованную Лисой мирную картину, мимо автобуса, стреляя выхлопами, пронеслась спортивная «Волга» с номерами на боках. Вадим оживился: «Слушай, Лиса, пойдем на гонки в воскресенье, — Невское кольцо!» — «Я не люблю. Глупое занятие. Особенно по кольцу. Помнишь, у Ремарка: гонятся целые сутки, чтобы из Брешии примчаться обратно в Брешию. Нет, правда, Волчок, глупо». — «Ничего не понимает твой Ремарк», — буркнул Вадим. Идти одному? Вот это действительно глупо. Могла бы и притвориться. На гонках почти все с бабами, так неужели всем этим бабам интересно? Но идут…