Марина Москвина - Крио

– Надо застеклить балкон, – решили мы. – Это черт знает что такое!

– Только быстрее, – предупредил Сеня-орнитолог. – Стеклите в коротком перерыве, когда подростки встанут на крыло, а новое поколение еще не вылупится.

Улучив момент, мы вынесли сначала во двор гнездо с яйцами, под злые голубиные взгляды положили его в укромном уголке средь кустов, а следом и саму радиолу, разобрав ее на части. Ушли, стараясь не оглядываться, под еле слышную музыку – то ли фокстрот, то ли шимми, такую тихую, что не разобрать, а потом она и вовсе умолкла.

«Космополитизм» обернулся для Макара изгнанием с Кавказа и переводом его в секретари окружного Черноморского комитета РКП. Теперь его адрес: Новороссийск, дом сорок семь по Красноармейской, рукой подать до Миллионной, где в «Доме с орлом» располагался райком Черноморского округа, и в нескольких шагах – море.

Море нависало над городом, чувствовалось везде. Макар вдохнул солоноватый черноморский воздух полной грудью, выдохнул и с новой силой принялся обустраивать житье.

У африканцев химба нет личного имущества, говорила Стеша, они постоянно в движении, но они умеют из всего извлекать пользу, так и Макар Стожаров. Это герой, который был рожден, чтобы спасти мир, просто у него не получилось. Он всюду шел, проповедуя любовь, а вынужден был констатировать всеобщее разрушение.

Часто видели Стожарова на керосиновом заводе или на башне элеватора, своим стал Макар Макарыч на «Пролетарии» среди покрытых с головы до ног белой пылью рабочих цементного завода.

Больше всего ему нравилось бывать в порту – и летом, и зимой, когда дул бора , ветер с юго-востока, вокруг все заиндевеет – корабли, портовый маяк, дебаркадеры и трапы. Казалось, грязь и морок очистятся кристаллами льда, и жизнь станет другой, такой, какой мечталось Макару.

Хотя Черное море вот оно, нежно колышется, густой влажный воздух, пропитанный солью, окутывал город, но все трудней становилось дышать на берегу. Насилие прорастало всюду, как плющ, обвивало людей, похоронивших надежды, по горло сытых страданиями.

Его товарищ Бухарин заявил на пленуме Моссовета:

– Появился новый, пламенный человек. Чекист – наиболее законченный тип такого нового человека!

«Новый человек» наводнил город: с ясными глазами, в суконном френче, краповые петлицы с малиновой окантовкой, круглая голова покрыта фуражкой с краповым околышем, синей тульей с малиновыми кантами, ноги в хорошо стачанных высоких сапогах.

Младший состав, агенты, ходили без формы, слушали в три уха, строчили отчеты о настроении среди рабочих и служащих. Найденные в горах Кавказа монахи-пустынники разоренного Ново-Афонского монастыря арестованы и расстреляны. Что эти нам монахи? Уже разрушили Николаевский собор, сломали армянскую церковь, а население, пусть даже иноков, надо воспитывать, а не убивать без разбору. Пламенные люди, ледяные руки, горячие сердца – нет на них никакого указа, но кому это скажешь?

Дальше и дальше уклонялся Макар от партийного фарватера.

Стожаров дневал и ночевал в доках, на судах. Видя такое рвение, Фотий Иванович Крылов, начальник ЭПРОНа, принял его в почетные водолазы и разрешил испытать глубину погружения в Цемесскую бухту.

ЭПРОН поднимал корабли, затопленные в Гражданскую войну. На долю Макара выпало доставать имущество с корабля «Жанероза». По сей день у нас в буфете хранятся фарфоровые тарелки с «Жанерозы», пролежавшие под водой пятнадцать лет, массивные, тяжелые, чтобы в качку не падали со стола. Абсолютно белые, а с краешка – маленький Андреевский флаг.

Стожаров облачался в костюм водолаза, на рыжую свою голову надевал «трехболтовку», на грудь – пудовое грузило, на ноги – свинцовые галоши.

Как не удружить секретарю? Давай, Макарыч, дуй за нами!

И тут же фото на память – с надписью на обратной стороне:

Стешка! Это твой отец опускается в море в водолазном костюме. А если тебе говорят, что я умер, не верь! Вот он я – любящий тебя папка!

В тот пасмурный день ноября, когда свинцовые галоши Макара встали на дно моря и, как герой Жюля Верна, он двинулся к пробоине в борту корабля, под которым эпроновцы протягивали скобу для понтона, вдруг сверху дернули три раза за сигнальный фал, а потом еще раз: «Поднимайтесь срочно!»

Неодолимая сила держала его на дне, будто не пускала наверх. С усилием Макар оторвался от илистого дна и начал подниматься, прижимая к животу супницу, которая приглянулась ему в прошлое погружение.

Макара подхватили матросы, помогли взобраться на палубу. Его ждали три человека: один в штатском, двое в серых шинелях до пят, в синих суконных шлемах с краповой звездой. Штатский держал заранее подготовленную бумагу «Стожарову лично в руки!».

Возникший из водяной пучины водолаз медленно отдал дневальному супницу, откуда выскочил маленький краб, засеменил к борту и, обнаружив дульце для стока, юркнул в него и плюхнулся в море.

С водолаза на палубу натекала огромная лужа воды, она подбиралась к сапогам подателя бумаги, но тот стоял твердо, не отступал, вперив взгляд в окошко шлема, силясь разглядеть Стожарова.

Но явно другое виделось там, метались размытые тени, совсем не напоминавшие человеческое лицо. Матрос живо свинтил наблюдательное окошко, и всем открылась задняя стенка шлема с воздушными клапанами.

Матросы быстрыми заученными движениями отвинтили болты, сняли шлем с водолаза. Никто даже не успел осознать, что шлем пуст, когда сам резиновый костюм стал морщиться, опадать и, придавленный пудовыми грузами, сложился влажной грудой в лужу на палубе. Макара Макаровича Стожарова не было внутри водолазного обмундирования, там вообще никого не было.

Один из матросов свесился за борт и стал вглядываться в морскую глубь, откуда был поднят Стожаров: не выскользнул ли секретарь, когда его поднимали наверх лебедкой? Вода была тихой, без единого пузырька, лишь легонько волна за волной шлепались о железный борт судна.

Стожаров пропал, испарился, растаял, словно туман над морем, исчез, как мираж, как последняя мысль остановленного сознания, и тем самым избежал неминуемого ареста, ибо всем было ясно, что за ним пришли «пламенные люди», но досталась им только белая фарфоровая супница с Андреевским флагом.

Удивительный этот факт был зафиксирован Черноморским ОГПУ и отправлен почтой в Москву, где решили, что их дурачат, а Стожаров просто сбежал, почуяв угрозу ареста.

Еще несколько дней агенты дежурили у ворот дома сорок семь по Красноармейской улице, обыск в доме тоже не увенчался успехом: в качестве трофея забрали старый брезентовый плащ, потертую шляпу, корзину с шерстяными носками, стопку газет «Пролетарий Черноморья» и письмо от Бухарина: