Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— Господи! — роняя свою поклажу, бросилась она к расте­рянно озирающейся Машеньке. — Что же это вы себе такое наснили? А закричали-то как! Аж кровь заледенела, вон руки какие холодные сделались, вы только потрогайте!

— Ах, Дашенька, глупости какие-то приснились...

— Нет уж, вы мне хоть намекните, кто вас так перепугал-то? Ну, пожалуйста, Мария Захаровна! А я вам попробую сон рас­толковать. Вон иной раз сама Глафира Ибрагимовна меня к себе призывает по этой части. Но у неё сны уж дюже неинтересные, всё про муку да про варенья с солениями. Машенька, ну пове­дайте...

— Хорошо, только, гляди, не вздумай болтать, — и она рас­сказала всё: и про поляну, и про наготу, и про собачий вой, и про лестницу, и про неизвестного симпатичного мужчину, опустила только про Юньку, по зову которого, собственно, и собралась она на сеновал подниматься...

— Ой, барыня, любовь вас ждёт пресильная! — радостно всплеснув руками, закружила по комнате Даша. — Как я рада! Вот только есть в вашем сне какие-то неясности...

— Какие?.. Говори же, не томи меня...

— Да я и сама пока не поняла. Можно мне с кумой мельника, Анютихой, посоветоваться? Нет, боже упаси, о вас ни слова! Я всё, вроде, как про себя расскажу. Она в окуёме лучше толкует сны и гадания. Ну, не робейте. — Девушка замолчала, а потом, сразу по­серьёзнев, как-то нараспев промолвила: — А может, и не надо до всего дознаваться, придёт время, оно само и откроется.

— Нет уж, Дашенька, ты мне всё поразузнай. Я же теперь сама не своя буду, пока до всего не дознаюсь. Сердце до сих пор так и прыгает.

— Да вы никак ещё и нецелованной будете? Ой, простите меня, Мария Захаровна, что-то я совсем от радости за вас в дурь попёрла...

— Да почему же в дурь? Ты, понятно, опытнее меня. Нет, я, конечно, целовалась, и не раз, но дальше поцелуев и взаимной дрожи как-то всё, признаться, и не заходило. Правда, один раз... — Маша как бы спохватилась, — но это не в счёт, и к мужчинам не имеет никакого отношения. — Девушка залилась румянцем.

— Да престаньте вы, дело это житейское, все мы, бабы, пер­вый сок из себя сами или с подружками выжимаем. Это уж по­сле, как иного медку попробуешь да в охотку войдёшь, вот тогда уж страсти обуревать начинают, а всё, что до этого, — девичьи шалости. Ладно, весь ваш сон я разузнаю. А ещё, ой, господи! Со­всем из головы выскочило, — она зачем-то с опаской покосилась на дверь, подошла к окну, перегнувшись, глянула вниз и вернулась к Машиной кровати: — Юнька сегодня согласился взять меня на одно очень рисковое дело. Оно противозаконное, и, ежели кто до­знается, всех колодки ждать будут, а может, и угольные копи...

Машенька вся напряглась и подалась вперёд, боясь пропу­стить хоть одно слово.

— У нас здесь в окрестных чащах объявился недавно глаша­тай воскресшего старинного бога. Люди к нему разные по ночам собираются. Вопросы пытают, о жизни, об урожае, о властях, о жёнах. ну и о других разностях выспрашивают, а старик этот их, знать, поучает. Да, говорят, так ловко, складно, а главное, всё, что ни скажет, — сбывается. Жуть как интересно. Юнька гово­рит, что туда только мужиков допускают, хотя за дедом тем не­отлучно следуют три или, может, и более молодые высоченные девки. Внучки они ему, прислужницы или ещё кто, о том никому не ведомо. Вот так-то. Ну что, пойдём?

— Конечно, пойдём. но только ты же сама говорила, что девиц туда не пускают...

— А мы впотай пойдём. Дед этот из чащоб в полную луну вы­ходит и всегда к одной и той же ярыге. Оне там внизу у костра будут своё гутарить, а мы сверху, в хмызняке притаившись, послушаем. Може, чего и учуем, а не учуем, так хоть увидим. Шутка ли, глаша­тай самого древнего бога! Вы это. как дом весь уснет, оконце от­ворите, Юнька лестницу приставит — вроде как ремонтировать что затеял, а вы потом по ней в сад спускайтесь, как условный сигнал услышите. Кукушка три раза кукукнет, малешко помолчит и ещё два разочку: ку-ку, ку-ку. Хорошо? Только в тёмненькое оденьтесь, в штаны какие и рубаху. Ну, я побежала, а то не успею ваши одёжи постирать да высушить...

6

Аудиенция у Генерал-Наместника удалась. И презент он при­нял, и родительский привет, и сам, почитай, битый час вспоми­нал их молодые похождения. Расчувствовался, а когда Енох ещё сообщил, что в Кремле ему выбор был, куда пойти служить от­чизне, и он сознательно, ну и по совету отца, конечно, предпочёл этот далёкий окуём столичным задворкам, тут Урза Филиппович и вообще в полный восторг пришёл.

— Я вот что вам, милейший Енох Минович, скажу, каждый державный муж приходит к такой потребности, когда ему уже ни денег, ни чинов, ни продвижения не надобно, а одно единственное душу и разум напрягает — жажда передать свой опыт, свои знания молодёжи, идущей за тобой по государственной тропе служения Августейшему Демократу. Вот в чём весь смысл нашего земного бытия, вот что ни тлен не тронет, ни червь не подточит. Но как ред­ко ныне найдёшь достойных юношей, способных стать ученика­ми. Все сразу стремятся в наставники, все норовят поучать! А сам- то, сам-то от горшка три вершка, жиденькую бородёнку отрастил, заморскую бурсу, прости господи, закончил, ветров разных пона­хватался и уже мнит себя столпом экономики, уже в министры ме­тит, уже истины с экранов вещает, великой державой управляет! Грефит хренов! А сам ведь и гвоздя ржавого самостоятельно ни­когда не забил, паршивой лавчонкой на удельном базаре никогда не руководил. Зато языком ловко тренькает! Тьфу да и только!

— Вы, глубокоуважаемый Урза Филиппович, даже и не подо­зреваете, до чего вы правы. Моему поколению, хоть и пожили мы ещё недостаточно, но уже много чего такого досталось. И насмо­треться на всякое пришлось и умников этих среди моих погодков наблюдать приходилось, так сказать, в самом зачатке. Гнилостный в подавляющей массе народец, продувной и босяковатый. А глав­ное, почти сплошь инородный. Ну, о каких они интересах Державы печься могут, когда их земля обетованная — Объевра. Нешто они от писка нашего отечественного комара в умиление придут и умилённость эту деткам своим передадут? Я и больше вам скажу — только вы уж откровения мои за крамолу не примите — так вот, не та поросль молодая вокруг нашего Царя-батюшки собралась, а сплошь чертополох какой-то безродный, дачно-приозёрский. Мне так думается, что вот такие светлые умы Отчизны, как вы, Урза Филиппович, должны быть в ближнем окружении Президент- Императора. Родине замежники никогда особенно не прияли.

— Мой вам совет, — многозначительно воздев указующий перст, нравоучительно произнёс генерал, — о замежниках да инородцах среди чужих людей поменьше распространяйтесь. Откуда в нашей многонациональной державе инородцам-то взяться? Все мы инородцевы дети, и от этого никуда не деться, так что лучше помалкивать от греха подальше. Времена нынче, сами знаете, какие! Голубые цвета опять в моде, и древняя исти­на «лучше первым застучать, чем потом полвека перестукивать­ся» ох как актуальна...