Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

Из посёлка всё подходил и подходил народ. Страшась ата­мана, шли молчаливо, бочком, насупленно да набычась, только бабы негромко скулили и всхлипывали, уткнувшись в спины мужиков.

«Только мне смуты сегодня и не хватало!» — подумал Ма­кута, оценивающе оглядывая собравшихся. Судя по всему, дело начинало приобретать серьёзный оборот.

— Так, вы трое, с глаз моих вон! Вот ты, старая, — он ткнул пальцем в стоявшую с краю высохшую и сгорбленную временем старуху — подойди ближе, мать. Чья ты будешь?

— Пуркина я! Вдовствующая атаманша, мать бандита, дочь бандита, бабка бандита и пробабака бандитская.

— Ну, здорова честная жена, почёт и уважение твоему роду, выходит, я когда-то у отца твоего, Гульсараса, в подруч­ных хаживал.

— Может, оно и так, атаман, только не по-нашенски ныне твой любимец Сар-мэн поступил! Нехорошо это, и люди все видели.

— Да что ж это вы меня ныне мутузите! Что стряслось-то у вас, почто такой переполох? Хоть ты, мать честных разбойников, мне разъясни толком! Где сам Сар-мэн?

— Не крути головой, ватажник, нет его среди нас! Небось, где-то в укромном местечке твой любимец со своими подручны­ми, а что оне там вытворяют с телом бедной бабы, одному Госпо­ду известно, — народ за её спиной неодобрительно загудел.

Не любил Макута этого шуму, потому как очень хорошо знал ему цену и, не перебивая старуху, грозно поднял вверх руку.

— Токмо мы обмыли эту девку, с которой намедни атаман ночью миловался, обтёрли её маслицем пахучим и уже обряжать собрались, яко двери нашей баньки настежь бряк — и сам атаман ввалился, на всех волчьими очами зыркнул, молча накрыл девку какой-то тряпкой навроде марли, взвалил на себя и ходу. Мы в крик да за ним, а хрен — там двери подпёрли. Все-то воют, а я к оконцу, гляжу — трое их: охальник наш, пленник, что в Чулым наместником послали, и ещё один мне не знакомый, но позже его обознали яко холопа помещицы Званской. Вот они и уволокли бедное тело...

— А куцы? — удивлённо воскликнул атаман.

— Да суды, к задам энтого дому! — указала морщинистым пальцем старуха.

— Митрич, троих с собой и обшарь жилище. Кого найдёшь, мигом ко мне. А вы, честной лесной народ, расходитесь по своим нуждам, оставьте старуху Пуркину и двух-трёх десятников, еже­ли что важное будет, в набат кликну.

Толпа хоть и нехотя, но помалу стала разбредаться, и минут через пять у крыльца, словно сиротливые листвяки, на сопке остались лишь те, кому велено было остаться.

— Ну чё вы там, как неродные, внизу трётесь, подымайтесь ко мне да присядьте, — устало поднял руку атаман. — Ну так с чего эт ты придумала, что для надругательств атаман девку-то уволок?

— А чё ж мне думать-то, коли он как заграбастывал её, всё шептал, как не в себе: ...прости, прости, мол, не долюбил я тебя, милая, потерпи малешко, потерпи я всё исправлю...» — умом он, видать, тронулся, а тех двух силком принудил! Ох, чует моё серд­це, добром это не кончится.

«Да, час от часу не легче, одно хоть радует — накидка на­шлась, без позора обойдётся, — выслушав почётную разбой­ницу, прикидывал Бей. Остальное им услышанное ну никак не желало укладываться в голове. — Зачем Сар-мэну понадобился труп девушки? Что значат его слова про то, что он её долюбит? И главное, где они? То, что их в доме нет, он был почти уверен. Уж не такие это хоромы, чтобы в них можно было затаиться, да и как человек тайги и гор он бы обязательно учуял их, будь они здесь».

Через какое-то время прибежали запыхавшиеся бандиты.

— Пусто, атаман! — был их вердикт.

— Бесовщина какая-то! Берите выборных и ещё раз обшарь­те всё, с подвалов до чердака! Ищите, коль люди видели, что они в дом побегли, знать, где-то здесь и упрятались, ищите, мать вашу! — Макута раздражённо топнул ногой и онемел. Из горни­цы, откуда только что вернулись после безрезультатных поисков его люди, вышел похудевший, какой-то загадочно просветлён­ный Сар-мэн и два его подельника.

— Где девка? — севшим от неожиданности голосом спросил атаман.

— Похоронил, как она меня просила, воля у ней такая была, — устало ответил разбойник, — они свидетели. Ты, мать, извини, что я вас там всех перепугал, — обратился он к старухе, — на вот, возьми и со своими товарками поделись, — он положил на стол несколько золотых монет. Только мужиков особо не поите, вишь, начальство здесь, да и дело может вскорости определиться.

Бабка ловко смахнула деньги, недоверчиво глянула на окру­жающих и подалась вниз, где её у кустов ждали особо шустрые подруги. Вслед за ней подались и разбойники, в недоумении по­жимая плечами и покачивая ничего не соображающими голова­ми. Никак не могли они взять в толк, как из дома, где никого не было, — они это точно видели своими собственными глазами, — могли выйти трое взрослых людей. Как?

18

— Ваша Всемирность! Опять полный беспорядок в этой стра­не, — на чистейшем американском наречии докладывал кому-то по телефону Джахарийский, — вашего посланца, посредством женских чар и чародейных грибков, совратили с пути истинного, и он в настоящее время развратничает с секретаршей Сучианина, который, я же вам уже давно сигнализировал, является тайным алкоголиком и вконец разложившимся, преотвратнейшим ти­пом. Так же особо хочу подчеркнуть, в последнее время, впадая в старческий маразм, он становится прямой угрозой всемирной демократии. Я уже молчу о его неблаговидном влиянии на нашу действительность, на внутренний мир Августейшего Демократа и всей лекторальной зоны в целом. Доколе, Ваша Всемирность, терпеть мы будем этого супостата, ведь вокруг его вьются нездо­ровые силы, реакционеры, а главное, милитаристы, а у нас ведь как-никак три ракеты и восемь боеголовок с ядерными зарядами тоталитаризма остались-таки. Отметьте, пожалуйста, что я лич­но, подвергая свою жизнь неимоверной опасности, неоднократ­но проникал в чертоги хранения этой угрозы и, как мог, портил всё подряд. Вот в последний раз я даже на ржавом крыле ракеты написал алой губной помадой: «Да здравствует демократия!», а до этого разрисовал пацифистскими граффити стену в одном из наиболее посещаемых помещений ихнего штаба. Извините, из­вините, нет более не изволю уклоняться от магистральной линии доклада. Что-что? Стало ли известно содержание послания по­сторонним? Вот чего не знаю, того не знаю, но я мигом. Алё. алё! Ну, вот трубку бросил! Всё же неблагодарные люди ныне управляют миром! В былые времена, когда Родина наша была ещё богатой, они так с нами себя не вели. Преемников что ни год людьми года делали, премии миротворные выдавали, а за Пре­емниками и нам, недостойным, перепадало.

И вот в эту самую минуту Владисур наконец сообразил, что он продолжает говорить всё это в пиликующую гудками труб­ку. Мертвенная бледность покрыла его лицо, и на лбу выступил холодный пот. Голова закружилась, он на мгновение представил себе последствия, которые неотвратимо наступят, если операто­ры с той стороны не отключились вместе со Всемирным. Это конец! — отчётливо представив себе картинку изгнания из власти, что для всякого чиновника страшнее смерти, царедворец лишил­ся сознания.