Раймон Руссель - Locus Solus. Антология литературного авангарда XX века

Но я не могу не привести один пример из своего недавнего опыта: пример той структурной разновидности многажды отложенной кульминации, которую я зову «гвоздь-от-подковы». Он проиллюстрирует среди прочего общие формальные свойства рассказов в рассказах, погони за счастьем и покраски корабельного дна Вот моя история:

В один прекрасный день у меня возникло желание, и оно не покидает меня до сих пор, вести разумную, насыщенную, похвальную, полезную и, следовательно, счастливую жизнь. Преследуя эту цель, я навыдумывал самые лучшие истории, какие только мог, чтобы занять и наставить на путь истинный себя и других, и помог в этой деятельности многочисленным писателям-ученикам, удержавшись от того, чтобы стать, к примеру, агентом ЦРУ, книжным обозревателем или автором романов с зашифрованными реальными прототипами или документальных романов. На другом фронте я счастливым образом преуспел сподобиться жены, жизнью с которой я наслаждаюсь, дома на берегу моря, жизнью в котором я наслаждаюсь, и парусной лодкой, чтобы уплывать по этому морю из этого дома с этой женой для невинного семейного отдохновения, когда вся наша более серьезная работа переделана. Только и остается, что отдать швартовы.

Но прежде чем отдать швартовы, мы должны спустить в сезон корабль на воду; прежде чем спустить его на лето на воду, мы должны его снарядить; снаряжение же включает в себя и канитель по покраске подводной части корпуса. Но прежде чем его покрасить, мы должны сделать влажную зачистку, не так ли, а влажная зачистка требует как особого рода наждачной бумаги, которой у нас не имеется, так и большого количества воды, которого мы лишены, пока не откроем выводной вентиль у колонки и не приспособим к ней садовый шланг. Но прежде чем открыть этот вентиль, я должен сменить подтекающую прокладку, канитель, которая требует к тому же соответствующего материала, а его у нас тоже нет; посему придется ехать в город в хозяйственный магазин за материалом для прокладки и наждачной бумагой; но, коли уж мы попали в город, мы, конечно же, должны закупить провизию, а потом задержаться у местной пристани, чтобы взглянуть на доски для виндсерфинга, которыми здесь недавно начали торговать. Это в свою очередь напоминает мне, что не мешало бы добавить к имеющемуся расписанию еще одну лекцию вне кампуса, чтобы покрыть расходы на доску для виндсерфинга, которую я обещал подарить в прошлый день рождения своей спутнице по плаванью и до сих пор так и не купил: возможно, я выкрою время, чтобы написать лекцию о… и вот само это явление, задачи в задачах, приходит мне в голову по дороге в город, пока я останавливаюсь, чтобы заправить машину и заодно проверить давление в шинах, и цокнуть языком от цены на горючее, и покачать головой в повествовательной связи, так сказать, между бензином в моем баке и американскими заложниками в Тегеране — приходит мне, говорю, в голову, пока я регулирую давление в шинах и обмениваюсь со служащим бензоколонки шутками по поводу инфляции, что само это явление — не что иное, как отступление, изоморфное не только схеме заданий, стоящих перед многими мифическими героями (чтобы жениться на принцессе, необходимо убить дракона, для чего требуется волшебное оружие, добыть которое поможет волшебное слово, а сообщить его может только полоумная дама, которую придется подкупить, а для этого и т. д., и т. п.), но и структуре некоторых предложений, например, этого, а также и, стоит задуматься об этом, многим другим разностям (включены ли в список покупаемой снеди каперсы, необходимые для соуса из тунца, который так подходит к холодной телятине и шампанскому, которым мы собираемся отметить окончание семестра и открытие нового мореплавательного сезона?), включая приготовление деликатесов, бег по пересеченной местности, мореплавание по рассчитанному курсу и по крайней мере некоторую категорию обрамленной литературы — любую деятельность или, скажем, процесс, чье развитие приостановлено — и, однако, от него зависит — отклонением и даже отступлением, которое в конечном счете и делает его возможным ; et voila mon essai [12] И вот мое эссе ( фр .). , и я либо отложу его на потом, занимаясь пока что спуском на воду судна, либо займусь им, отложив на потом спуск на воду, в зависимости от того, что — пока мы готовим каперсы, чтобы приготовить соус, чтобы приготовить vitello tonnato [13] Телятина под тунцом ( итал. ). , чтобы отпраздновать новый сезон — покажется нам обрамляющей ситуацией, а что — обрамленной.

Ах, изоморфность! Ах, Шахразада!

Рассказывай дальше.

Уолтер Абиш — один из самых оригинальных и известных писателей-экспериментаторов США, родился в 1930 году в еврейской семье в Австрии, рос в Шанхае, жил в Тель-Авиве, где успел пройти подготовку в Израильской армии, постоянно живет в Нью-Йорке. Печатается с начала 70-х годов в основном в издательстве (и альманахе) «New Directions». Все его немногочисленные книги удостоились исключительно высоких критических оценок; за свой второй роман «Сколь это по-немецки» (1980) Абиш получил престижнейшую на тот момент в США премию ПЕН/Фолкнер; четыре книги Абиша включил в свой знаменитый «Западный канон» Харольд Блум.

Для во многом экспериментального творчества Абиша характерны рафинированно-строгое, экономное пользование языком (в этом критика сравнивает его с Борхесом и Беккетом) и сознательный интерес к его семиотическому аспекту. В русле мысли Витгенштейна писатель исследует «литературное пространство» — тройственно определяемую зону между реальностью, языком и литературным произведением (повествованием). При этом его формальные эксперименты (подчас опускающиеся в своей радикальности ниже уровня слов, вплоть до алфавита) прочно укоренены в реалистической — и весьма, под внешней поверхностностью, глубокой — трактовке соотнесенности повседневного (чаще всего манхэттенского) быта с извечными константами бытия. Традиционно вскрываемое при этом отсутствие смысла не трагично, как у Хоукса, не смешно, как у Барта, не конструктивно, как у Пинчона, а осмысленно — оно осмысляется, заражая и заряжая собою мысль.

Эти аспекты особенно четко вырисовываются в сборнике «В совершенном будущем» (1975), из которого взяты нижеследующие рассказы, где художественную задачу автора во многом решают формальные приемы. Витгенштейновский треугольник реальность — мысль — язык мешает абсолютизировать в повествовании любую из своих вершин, что с необходимостью приводит к двусмысленности, неоднозначности — не стратегии писателя, а ее результата, текста, — чаще всего приобретающей характер имманентной, в противоположность романтикам, тексту иронии.