Николай Евдокимов - Происшествие из жизни...

Ныне в силу обстоятельств, не зависящих ни от меня, ни от кого из смертных, я стал свидетелем того, чего не может быть, потому что и в самом деле не может быть.

Впрочем, кто знает, что может, а чего не может быть? Не потому ли один из крупнейших наших ученых так любит декламировать своим внукам и неустанно повторять своим сотрудникам стихотворение любимого детского поэта: «Если где-то нет кого-то, значит, где-то кто-то есть», — чтобы и те и другие были неиссякаемы в познании мира.

В самом деле, возможно ли поверить, что в конце двадцатого века, когда почти раскрыты все тайны мироздания и бедная окружающая нас природная среда не знает, как охранить себя, хотя бы частично, в первозданном виде от вторжения человеческого любопытства, возможно ли поверить, что в один из июльских дней на улицах Москвы появился обитатель потустороннего мира, в просторечии именуемый чертом?

И, однако, случилось то, чего не может быть: черт выскочил из преисподней среди белого дня на многолюдную улицу и никто не заметил его появления, потому что он ничем не выделялся в суетливой московской толпе. Не было у него ни копыт, ни рогов, ни хвоста, и шерстью он не оброс.

Не было у него ничего этого. Очевидно, в прежние времена черти так и выглядели — с рогами, копытами, в звериной шкуре, но я в своих скитаниях таких не встречал.

Это, увы, сказки про копыта и рога и даже про то, что черти будто бы способны подобно фокуснику Арутюну Акопяну творить немыслимые чудеса.

Кое-что могут, конечно, самое элементарное, по долгу службы. Но не более, ибо все подвластно законам природы. Потусторонний мир так же подчинен этим законам, как все во всех мирах и пространствах.

Кстати, о пространствах. Древние индийцы говорили: «Когда люди свернут пространство подобно куску кожи, настанет конец горю без знания бога». И, значит, добавлю я, естественно, без знания черта.

А пока люди не свернули пространство, черт спокойно шел по московской улице, с любопытством разглядывая незнакомый ему мир.

Он был молод, красив: высокий лоб, вьющиеся волосы, улыбчивый рот, голубые глаза. Одет в узкие вельветовые джинсы, новенькие кроссовки фирмы «Адидас».

Одно только плохо — от него несло дымом, словно он снаружи и изнутри прокоптился возле угарного костра подобно туристу, проведшему очередной отпуск в пешем походе.

Он заходил в подъезды домов, катался на лифте, и это движение вверх-вниз приводило его в восторг, радостно смеялся, нажимая кнопки, то возносясь на последние этажи, то спускаясь на нижние.

Так он вошел в высокое стеклянное здание, набитое различными учреждениями, где в дверях сидел строгий мужчина, проверяющий пропуска, однако его не остановил, будто не заметил, и молодой красавец беспрепятственно прошел к лифту, двери которого сами закрывались и открывались. И поехал куда-то вверх, долго поднимался, затем так же долго опускался и снова поднимался. Затем, спустившись, хотел выйти на улицу, но раздумал и вознесся на лифте на самый последний этаж и оказался в длинном коридоре со множеством дверей.

А за каждой дверью в тесных комнатках сидело множество людей — стол к столу, протиснуться нельзя — и что-то такое делали, а может, и ничего не делали, просто так болтали по телефону, жевали бутерброды, читали книжки, писали какие-то бумаги, стучали на пишущих машинках, скучая, смотрели в окно, курили — что мог знать пришелец о земных учрежденческих делах и порядках.

Заглядывая в каждую комнату, он добрел до конца коридора, где на последней двери, плотно обитой коричневой клеенкой, была прибита табличка «Управляющий С. Г. Тихомиров», и открыл эту дверь.

Вот так 7 июля в 17 часов 30 минут, когда рабочий день уже подходил к концу, в приемную Сергея Григорьевича Тихомирова вошел посетитель и не то чтобы робко, но с некоторой почтительностью спросил у секретарши Людмилы Павловны, у себя ли ее начальник.

Людмила Павловна не удостоила его ответом, она даже не взглянула на него, раскладывая по папкам документы. Папки были разного цвета, и на каждой золотыми буквами вытиснено «на подпись» либо «к докладу», или «приказы», или «исходящие». Посетитель постоял, выжидая, не дождался ответа и снова спросил, не примет ли его Сергей Григорьевич.

Не поднимая головы и не отрываясь от своего занятия, Людмила Павловна указала рукой на табличку, привинченную к двери кабинета:

«Часы приема посетителей.

2-й вторник каждого месяца

1-я пятница каждого месяца с 10 ч. 33 мин. до 11 ч. 05 мин.

прием сотрудников ежедневно (по личным вопросам)

с 9.45 до 10

с 11.42 до 12», —

и спросила:

— Вы читать умеете?

Она произнесла это таким тоном, что посетитель должен был бы устыдиться дерзкого желания просить аудиенции в неприсутственный день и в неположенное время. Но посетитель не устыдился. Он решительно подошел к закрытой двери. Однако Людмила Павловна успела загородить собой дверь.

— Отойдите, — сказал посетитель уже иным, совсем не робким, а скорее злым, жестким голосом.

— Вы с ума сошли! — воскликнула Людмила Павловна и словно только сейчас увидела посетителя: перед нею стоял молодой человек с лицом приятным, кротким и смотрел на нее голубыми ясными глазами. Это были прекрасные глаза, цвета полевого василька, цвета летнего солнечного неба. Что-то дрогнуло в душе Людмилы Павловны, и она ощутила удар в сердце, подобный тому, какой испытала когда-то, еще школьницей, встретив на новогодней елке в Колонном зале мальчика, у которого были такие же голубые глаза и вьющиеся локоны и которого она полюбила с первого взгляда и потом любила, вспоминая, долгие годы, хотя никогда после не встречала этого мальчика. Он жил в ее душе, как живет мечта, как сон… И вот будто сон стал явью — перед нею стоял человек и смотрел на нее голубыми глазами того мальчика.

Почти извиняющимся голосом Людмила Павловна сказала:

— Я запишу вас на завтра. К восьми тридцати.

— Нет, — сказал посетитель. — Мне надо сейчас.

Людмила Павловна знала, что идти докладывать Сергею Григорьевичу бесполезно, он не примет посетителя в неположенное время, и потому, понимая, что совершает почти служебное преступление, отошла от двери, выразительно вздохнув.